Поэзия диаспоры

Автор публикации
Марина Мурсалова ( Китай )
№ 2 (14)/ 2016

Стихи

ДЕБЮТ

 

Марина Мурсалова публикуется мало и, по всей видимости, неохотно, что вызывает сожаление, потому что мы имеем дело с автором, явно и ярко проявляющим творческую одарённость. У неё сложившийся поэтический характер, определённый, хорошо проявленный поэтический жест. Она мыслит художественными образами, но и её прямая лирическая исповедь  несёт в себе пример художественного мышления. Интонация её стихотворной речи экспрессивна, энергична, настойчива. Парадоксальность мысли и её поворотов – неожиданны. Мы вправе ждать от неё новых творческих удач, художественных воплощений её мировидения.

 

Д. Ч.

 

* * *

 

Я отказался от власти,

чтобы выращивать камни

этими вот руками.

Чтобы искать дорогу,

которую не осилит идущий.

 

 

Грибная фея

(постапокалиптическая сказка)

 

Я не из тех, кого любят

хорошие учителя,

собаки, арбузы и боги,

и прочий вселенский компот.

Мне десять лет от рожденья,

мне восемь лет до нуля,

я вхожа в такие дома,

где больше никто не живёт.

 

Пускай то жара, то холод

и нечего надевать,

но хлеба всё же хватает

до перемены дня.

Грибные феи нас любят,

дают перезимовать.

А больше всех почему-то

они любят меня.

 

Мы спустились с обрыва,

я вижу круги на лугу:

рисовали их не пришельцы,

не химики, не враги.

Тёмные на зелёном –

я никогда не лгу –

это грибная фея,

это её круги.

 

Пройдёт ещё два года –

родится моя сестра.

семь лет – я закончу школу,

потом поступлю в институт.

Ни счастья, ни богатства,

ни прочего добра,

но – эй, дорогая фея,

скажи, ты всё ещё тут?

 

Я помню три конца света,

четвёртый не будет ждать.

Прибой приносит бутылки,

наполненные войной.

Сейчас дочитаю новости

и мирно пойду гулять:

возможно, грибная фея

походит ещё со мной.

 

 

Сентябрьские стишки

 

Зверушки позапрятались в дома,

им кажется, дома их – терема,

как горная гряда, они огромны,

как город, как грядущая зима.

 

А я-то вижу, их дома – труха:

кора, гнилушки да кусочки мха,

еловые чешуйки, паутинки

и прочая смешная чепуха.

 

Но я не трону вас, мои зверьки:

кончаются хорошие деньки

по ту и эту половинку неба,

по ту и эту сторону реки.

 

 

В греческом зале

 

Вот свет отключился, и дети сказали:

«Нам скучно, нам холодно в греческом зале!»,

и даже учитель, невесть почему,

подумал, что скучно ему.

 

Он сдёрнул очки, но вокруг было скучно:

народ небогатый глазел равнодушно,

музейная дева грустила в углу,

блестел пятачок на полу.

 

Девчонки хихикали, рожу состроив –

повсюду пиписьки богов и героев;

желудки урчали, зевали уста.

Он мысленно прыгнул с моста,

 

но выжил. А дети всё шли, вырастая,

по залу Египта, по залу Китая,

всё шли, причитая: «Нам скучно, учитель!

Нам страшно, придите и всё объясните!

Нам тошно, учитель, зовите врача!» –

музейным шёпотом крича.

 

Всё ныли о том, что им грустно и плохо,

покуда над ними сомкнулась эпоха;

в фальшивых бантах, в страусином пальто –

их больше не видел никто.

 

 

* * *

 

Чужие небеса и родные просторы;

первые ягоды лета, первый снег зимы;

цветы, большие и маленькие; запредельные горы;

шторма, налетающие со скоростью мысли, со скоростью тьмы;

 

состраданье к товарищам по смертному страху,

по круговороту белковых тел;

первое слово, последнюю рубаху;

всё, о чём я думал, чего я хотел;

 

детское удивление, детскую травлю;

плоды познания, опасность и игру –

всё заберу с собой, ничего не оставлю,

словно посуду в скатерть – нищий на брачном пиру.

 

 

* * *

 

Десяток лет в окно на это поле –

и ты уже не сам себе игрок,

а мерзлота предвечная, доколе

эону твоему не выйдет срок.

 

Десяток лет в окно на все детали

дремучей, обескровленной земли.

Вот с этого бы поля мы взлетали:

ракеты, самолёты, корабли.

 

Десяток лет в окно на этот похер,

на детскую больницу под дождём.

И мы друг другу в электронный покер

проигрываем, и аванса ждём.

 

Забудь и улети к большому морю,

но холодок останется в крови,

как малярия – неподвластный горю

и счастью, и разлуке, и любви.

 

 

Молитва перед выходом из дома

 

Не обязательно уничтожать людей,

не обязательно пить их кровь.

В этой истории я не герой,

в этой истории я не злодей.

 

Все мы счастливы в свой черёд:

цветок на дереве, птица в кустах,

автобус придёт, боль пройдёт,

любовь побеждает страх

или не побеждает страх.

 

В этой империи я слаб,

но в этой империи я не раб,

даже не восставший раб.

Я могу разорвать сеть,

но не обязательно прямо сейчас.

 

 

Путешествие домой

 

1

встаю ранним утром

на ощупь

допиваю чай, в котором плавает мошка

начинаю растапливать

сереющую печь

 

от холода лицо стало шершавым

словно лицо каменной бабы

 

хорошо было грекам

жизнь для них была песня

смерть – весёлая переправа

 

хорошо цыгану

жилья не строит, не моется

врёт как дышит

нипочём ему дальняя дорога

 

и зачем я вошёл

в эту комнату?

я забыл

а день уже начинается

 

2

Как растёт человек? Например, он живёт,

и как ни включит телевизор, а там Новый год.

Новый год четырнадцать дней в году,

а потом я на работу пойду.

 

И где здесь урвать кусочек души?

В телевизоре сказали: нужно читать.

Я послушался и читал роман «Идиот»,

но легче не стало, скорее наоборот.

 

Наверное, надо было быть другим:

не бухтеть, когда физкультурник выгонял на мороз,

делать уроки; требовать от родителей,

чтобы мы сходили в музей.

 

А ещё Зин Пална, биологичка,

объясняла, что лошадиное лицо принца Чарльза –

явный признак вырождения.

Она говорила об этом так уверенно,

сразу видно: человек разбирается в принцах.