Тариэл Цхварадзе – батумский поэт, много перемещающийся в географическом пространстве, постоянен в своих жизненных и художественных принципах: он не приглажен, он эмоционален, он искренен. Спорить с ним, что спорить со стихией – природа не слышит оппонирующей мысли. Нервный, рвущийся характер его стихов – всегда гимн человеческому общению, дружеству, поэтическому братству, творческому переживанию. Драма жизни – по мнению автора – должна отступать на второй план, житейское не должно быть помехой поэтическому взлёту застольного тоста. А она проступает – драма жизни – в его стихах, делая их настоящими.
Даниил Чкония
* * * Водкой душу заливаем, протрезвев на части рвём, умирая, оживаем и потом века живём. Кто-то вены снова вскроет, кто-то пустит пулю в лоб, часто нам могилы роют и укладывают в гроб. Отпевают, забывают, или всё же свято чтут, на Голгофу провожают и осанну вслед поют. Не придумано лекарство, и не сбросить ношу с плеч, нервы в замкнутом пространстве невозможно уберечь. Братцы, вы мои родные, каюсь – я пока живой, видно в небе выходные, видно рано на покой. * * * Кто-то здесь посеял зло, вот оно и проросло, сквозь брусчатку площадей, под ногами у людей. Заржавели и пусты от души к душе мосты и уже отводит взгляд, повстречавшись с братом брат, и предать тебя готов каждый тут без лишних слов, ведь в таинственном бюро раздают вновь серебро. Мне смотреть на образа стыдно – выколю глаза, и зашью себе уста до пришествия Христа… * * * Сотни раз эти горы были расстреляны, кровяные ручьи катились с вершин по земле, где костями тропы устелены независимых, смелых, гордых мужчин. В чёрных платьях горянки здесь ходят веками, первый тост за столом поднимают за мир, больше тысячи лет на кресты с куполами льёт божественный свет звезда Альтаир. И сейчас эти земли не знают покоя, проглотить невозможно горечи ком, но всему вопреки всё равно я построю на высокой горе удивительный дом! Я надеюсь, что внуки мои не услышат истребителя рёв над своей головой, а их сон потревожить, тарабаня по крыше, смогут только дождинки ранней весной… * * * Нас разделяют только горы, и это вовсе не помеха, когда народ ваш стонет в горе, к нам этот стон доносит эхо. Ваш говор, как и наш – гортанный, мы дышим и живём Кавказом, у нас одни и те же раны от пуль солдата из спецназа. У нас одни и те же танцы, традиции, одежда, песни. Нам с детства повторяют старцы – «Умри за горы и воскресни!» У нас и кровь одна и та же, но нас хотят стравить, похоже. Давай же брат себя обяжем, не убивать друг друга всё же! * * * Стучат судьбы колёсики, вагончик жизни катится сквозь бурелом по просеке… Пора, пора покаяться. Потом не будет времени а может и желания… «Железки» стук по темени, как будто в наказание. На дальней тихой станции откроется значение непонятой субстанции – и сразу облегчение. Освобожусь от мании, построю сруб за ельником в начале мироздания, и буду жить отшельником. * * * От боли воя по ночам, мы понимаем понемногу, что поздно бегать по врачам, и начинаем верить в Бога. Идём в церковный магазин, берём иконы подороже и вместо стареньких картин на стенку вешаем в прихожей. Перелистав молитвослов, находим нужные страницы и за основу всех основ берём желанье исцелиться. Заметьте, телом – не душой, возвысив плоть над силой духа, мы увлекаемся игрой, доверившись чудесным слухам. Пройдёт лишь месяц, или два в молитвах перед сном и утром, и, поборов болезнь едва, спешим заняться камасутрой. Покроет пыль иконостас – не гнёмся перед ним в поклонах. И смех, и грех, но в трудный час мы снова вспомним об иконах… АЛЕКСЕЮ ЦВЕТКОВУ Возьму бутыль убойной чачи, куплю билет в один конец, и улечу в страну апачей, пасти ободранных овец. Там старый вождь, знакомый с Лоркой, поведает, куря дурман – что проживает, мол, в Нью-Йорке поэт из русских могикан. Из тайника достанет книжку, всё племя сядет у костра, и будут рваться в небе вспышки стихов до самого утра. Вождь мне подарит этот томик – прочту взахлёб, затру до дыр… ты уж прости покойный Йорик, но это лучше чем Шекспир.