Мы живём в эпоху политкорректности и демократии. Принципы Французской революции, в том числе знаменитое égalité (равенство) вошли в европейское сознание давно, прочно и, вероятно, навсегда. За эту идею люди умирали на баррикадах и под ножом гильотины, лучшие умы человечества обосновывали её в изумительных по таланту и глубине книгах – и всё-таки она неверна. Более того – несправедлива. Как так? Как равенство может быть несправедливым?
Таково, приблизительно, было содержание моего давнего разговора с одним из лучших российских писателей современности, создателем легендарного эмигрантского издательства «Эрмитаж» Игорем Ефимовым. Собеседник, автор книги «Стыдная тайна неравенства», горячась, отстаивал главный тезис: «Ты же не станешь отрицать, что люди появляются на свет с различным индивидуальным потенциалом, не говоря о наследственности. Они неравны по красоте, по уму, по энергии, по таланту, по художественной одарённости, по целеустремлённости и жажде свободы». В обоснование нехитрой мысли приводилась притча Спасителя о талантах, в которой каждый был оделён «по силе его» – одному «пять талантов, другому два, иному один» (Матфей, 25:15).
Буквально на днях пришла горькая весть: Игоря Марковича Ефимова не стало. Смириться с этим я пока не могу – для меня он ещё живой, и ещё долго будет живым оставаться. Подозреваю: пока жив я сам. Поэтому продолжу: уход автора не отменяет – лишь углубляет сказанное.
Книга Игоря буквально взорвала информационное пространство по обе стороны Атлантики. Его именовали врагом демократии, едва ли не фашистом – однако о вопросах, затронутых автором, не задумываться трудно. Они слишком актуальны по сей день. Оставим в стороне социальную справедливость – констатация факта изначального неравенства отнюдь не означает, что его надобно узаконить и возвести в принцип. Важнее иное – понять, какой урок можно извлечь из исходных данных.
Всё, естественно, упирается в вопрос воспитания. Меня размышления об изначальном неравенстве натолкнули на сопоставление двух (в сущности, равновеликих) линий отечественной культуры: аристократической и интеллигентской. Изначально аристократической (дворянской) была едва ли не вся литература – у прочих сословий попросту не было возможности оной заниматься. Гениальные исключения (Ломоносов, Тредиаковский) лишь подтверждали правило. Со временем возможности социальных лифтов в обществе возросли, и появилась культура интеллигентская (разночинская). Разница между сознанием аристократа, уверенного, что мир изначально принадлежит ему по праву рождения, и интеллигента, беспрерывно занимающегося обоснованием и обретением своего места в обществе – чрезвычайно велика. Вопрос в том, что плодотворнее? Неслучайно ведь лучшие люди России, вышедшие зачем-то на Сенатскую площадь, рисковали всем не ради чинов и поместий – а чтобы облегчить жизнь прочих сословий страны. Неслучайно они сумели выжить в нечеловеческих условиях сибирской каторги и – более того – принести на задворки Империи зачатки свободной мысли и просвещения. Внутреннее достоинство, врождённая свобода, старомодное понятие чести – несомненные плюсы аристократического сознания. Однако есть и несомненные минусы – достаточно вспомнить, что отнюдь не все дворяне были таковыми. Не говоря уже о засечённых на конюшне крепостных, о лености, тунеядстве и прочих мерзостях.
Несомненный плюс интеллигенции – установка на жизнестроительство. То, что американцы именуют «self-made person» – человек, который самостоятельно добился успеха упорным трудом. Вроде бы, замечательно. Однако вспомним, что именно российские интеллигенты своими прекраснодушными чаяниями и желанием всеобщего блага подтолкнули Россию к катастрофе 1917 года. Так что задуматься есть о чём.
Затянувшаяся преамбула служит отправной точкой для разговора о судьбе женщины, на протяжении долгой и нелёгкой жизни сумевшей доказать, что греческое понятие aristokratia связано не только с эксплуатацией человека человеком, не только с сознанием (зачастую необоснованным) собственной исключительности, но и с чем-то большим – талантом, благородством, чувством личной ответственности и способностью не сгибаться под ударами судьбы.
Наша героиня, княгиня Ирен Голицына, появилась на свет, когда всё рушилось – летом 1918 года. По праву рождения она принадлежала к старейшей аристократии канувшей Империи. Отец, князь Борис Львович, происходил из древнего рода Голицыных, восходящего к Великому Литовскому князю Гедимину. Маленькая Ирен покинула Россию в возрасте двух лет. Об утраченной Родине она могла знать лишь из рассказов матери. Мать, Нина Лазарева, вспоминала, как после революции, беременная, пыталась добраться до Тбилиси, к месту службы мужа. Она передвигалась, переодевшись в нищенку, с толпами заполнявших поезда беженцев, страдая от неизвестности и голода. В Тбилиси на свет появилась дочка, однако мужа там уже не оказалось – будучи кавалерийским полковником, он, естественно, сражался в рядах Добровольческой армии. Три брата князя Бориса Голицына погибли в огне охватившей страну кровавой смуты.
О судьбе мужа Нина ничего не знала. Пытаясь покинуть страну, она оказалась – как многие эмигранты – в Стамбуле, где страшно бедствовала. Однажды, продав последние драгоценности, взяла дочь на руки и побежала к мосту через Босфор – топиться. В последний момент вспомнила Анну Каренину и остановилась… После всевозможных мытарств, Нине с крохотной дочкой удалось поселиться в Риме. Позже княгиня Ирен напишет в мемуарах: «…маленького роста, миниатюрная, с белой гладкой кожей, которая не изменилась с годами, поскольку она никогда не загорала. У неё были глубокие чёрные глаза, нос безупречной формы и тонкие, изящные руки, которые я помню в основном лежащими на клавишах рояля или перелистывающими страницы книги. Нина была наделена огромной силой воли в сочетании с недюжинным умом. Она обожала пение и музыку. У неё был чудесный голос, и тайной мечтой её было петь в опере».
Дочку Нина воспитывала в русском духе. Достаточно сказать, что языку её учила Татьяна Львовна Сухотина-Толстая – дочь великого писателя. В доме бывали Анна Павлова, князь Юсупов и другие представители российской аристократии. Удалось наладить контакт и с итальянцами – их легко принимали за своих, ведь мама, грузинка по национальности, отличалась редкостной южной красотой. А красота – понятие интернациональное. Однако семья жила трудно, экономить приходилось буквально на всём. Четыре года спустя произошло чудо – живой и невредимый вернулся князь Борис Львович. Но семья недолго продержалась вместе – отец не вынес тяжести эмигрантской жизни в Риме и уехал в Париж, где женился во второй раз.
Маленькая Ирен воспитывалась в школе при монастыре. Она окончила факультет политических наук Римского университета, изучала английский в Кембридже и французский в Сорбонне. Однако надо было зарабатывать на жизнь – Ирен приходилось переводить американские фильмы и выступать на подиуме в качестве манекенщицы. В 1943-м она поступила на службу швеёй в ателье к сёстрам Фонтана, у которых одевалась вся золотая молодежь Рима. Вероятно, именно тогда княгиня Голицына всерьёз задумалась о создании собственного стиля в одежде. Сначала она просто копировала вырезки Баленсиаги и Диора, потом попыталась открыть своё ателье. Шла война, и было не до высокой моды.
В послевоенные годы Ирен познакомилась с будущим мужем – отпрыском легендарного рода Сильвио Медичи. Брак был заключён сначала по православному, потом по католическому обряду. Разрешение на него пришлось испрашивать у Папы Римского. Ирен отказалась от личных увещеваний понтифика принять католичество – и в 1949 году брак всё-таки был заключён. Княгиня Голицына оставила себе девичью фамилию – особенная гордость аристократки, хотя создать модный дом под раскрученным брендом Медичи было бы куда проще.
Дальше начались несчастья. Покончила с собой мама, случайно встретив бывшего мужа с его новой женой. Сама Ирен неожиданно очутилась в тюрьме – из-за долгов легкомысленного красавца мужа. И всё-таки она сумела выстоять – в 1959-м на свет появилась первая коллекция от нового в мире моды Дома Galitzine. А уже в следующем году княгиня Ирен представила своё главное достижение, с которым ей суждено было войти в историю моды – “palazzo pigiama”. Идея «дворцовых пижам» - костюмов из зауженных брючек и небольшой туники, сшитых из плотного шёлка и украшенных восточной вышивкой – в сущности, довольно проста. Но до Ирен Голицыной никому в голову не приходило, что женщина может появиться на торжественном приёме в брюках. Эффект оказался ошеломляющим. «Пижамы» русской княгини (или «причепессы», принцессы, как именовали её итальянцы) носили все светские красавицы – от Джеки Кеннеди до Элизабет Тейлор. В 1962 году итальянская пресса назвала Ирен дизайнером года, а в 1965-м она была удостоена Международной дизайнерской премии. Так княгиня Голицына вошла в элиту иной, модной аристократии. Её клиентами становятся Софи Лорен, Одри Хепберн и Грета Гарбо. В платье её работы щеголяет Клаудиа Кардинале в прославленном фильме «Розовая пантера». Ныне одежда, созданная Ирен Голицыной, украшает экспозиции Музея Виктории и Альберта в Лондоне и Метрополитен в Нью-Йорке. Высокая мода давно стала составляющей частью серьёзного искусства.
После смерти мужа княгиня Голицына решила закрыть производство и уйти на покой. Возрождение модной марки Galitzine, наделавшее немало шума в мировой прессе, оказалось связано с её поездкой в Россию. На протяжении многих лет Ирен отказывалась ехать сюда просто туристкой – она хотела, чтобы её пригласили в Россию в качестве дизайнера. Мечта сбылась в 1988 году – и княгиня не скрывала слёз. По собственному признанию она, итальянка до мозга костей, «почувствовала, что наконец-то нашла свой дом». Следствием визита Ирен Голицыной в Россию стали новые успешные проекты, созданные в сотворчестве с отечественными дизайнерами. Так, приглашённый в Дом Моды Galitzine Игорь Чапурин в 1998 году получил высшую награду Ассоциации Высокой Моды – «Золотой манекен».
Ирен Голицына ушла из жизни в октябре 2006 года, в Риме, в возрасте 88 лет. Будучи человеком, от мира моды далёким, я всегда относился к всевозможным брендам, кутюрье и бутикам с изрядной долей скепсиса. Это имело отношение к внешней стороне жизни – в то время как меня, литератора, интересовала внутренняя. Но именно поразительная жизнь княгини Голицыной заставила меня задуматься о природе и неистребимой силе аристократизма в жизни и в искусстве.
Латинский девиз под гербом князей Голицыных гласит: «Vir est Vis» («Человек – это сила»). А сама фамилия произошла от обычая её родоначальника боярина Михаила Иванович всегда носить «голицу» – железную рукавицу. Утратив всё, оказавшись в чрезвычайно тяжких обстоятельствах, его отдалённый потомок, прекрасная хрупкая женщина сумела железной рукой совладать с собственной судьбой и оставить миру свой – неповторимый – стиль. Кажется, в этом и состоит суть истинного аристократизма. В конечном счёте, понятие эволюции применительно к человечеству никто ещё отменить не осмелился.