Андрей Грицман. Личный выбор. Избранные стихотворения. – Ставрополь: Ставролит, 2020. – 84 с.
Эту аннотацию писал сам автор, как прямое обращение к читателю:
«Личный выбор» – это сборник избранных стихотворений, составленный по любезному приглашению издательства «Ставролит». Это тот замечательный случай, когда автору дана свобода выбора. Знаете, у каждого сочиняющего есть свои собственные любимые вещи, или имеющие особое значение. И это не любовь к себе дорогому, а к стихам. Стихи ведь, когда вылетают, живут сами по себе, своей непредсказуемой птичьей жизнью. Так и у меня, есть много стихов других поэтов, живущих и ушедших, которые я люблю особо, лично. А является ли эта любовь к своим стихам объективной или нет, судить читателю, который, может быть, и найдет что-то своё в этом сборнике.
Такое обращение, с которым согласятся многие поэты, уже не может не вызвать доверие читателя к поэту. И в этом весь поэтический характер Грицмана – он доверяет своему читателю, он открыт и, значит, не защищён от постороннего взгляда. Происходит это потому, что Грицман – прирождённый лирический поэт. Тут не то, что ветер с Гудзона (так называется поэма автора, включённая в его книгу), а ветры со всех сторон норовят сбить с ног поэта. Но А. Грицман прочно держится на ногах. Тем удивительней, что этот крупный, вельможный на вид человек, обладает нежным, как положено лирику, сердцем. Вот и претерпевает он в жизни разные ситуации, требующие работы поэтовой души. Этакий Пьер Безухов. Только с огромной силой и стойкостью всё той же души:
Так остаешься один средь них.
Слышен сквозь сон приглушенный их смех.
Женщины выходят за хлебом и молоком.
А попадешься живьем – то волоком, то кивком.
Побудешь, пока вахта кончится, – и домой.
Дома тихо, только сопит домовой.
Кормишь его баснями о любви.
Только не верит он, бьет костяной ногой,
говорит: пропадали и не такие лбы.
Ну ладно, хоть ты-то мог бы меня простить.
А то непонятно, как дальше мне жить-тужить.
Собирать ли мне впрок пожитки, солить грибы
и по сусекам свечи гасить, где жили мы?
Да ладно, говорит он: коли так – живи.
Что ж с тобой делать, в последний раз
предупреждаю: с ними глаз да глаз,
ошибки твои, словно шрамы, живут в тебе…
Грицман делится с нами своими переживаниями, не скрывая боли. И мы ощущаем эту боль, как собственную, удивляясь тому, как достоверно передаёт поэт свои чувства:
Я читал Чехова у постели матери в больнице для
престарелых.
Короткие рассказы. Поздний свет несмелый
сочился сквозь окно – рама стояла на томике
Куприна.
На крики болезных семенили медсёстры, филиппинки,
цветные.
Места нагорные висели в закате, ей недоступном.
Была весна.
Я дочитал, проверил растворы, тронул мел лба
и вышел, размышляя о том, что время течет для нас
по-разному.
Для меня неделя, для нее – минута, месяц ли,
годы,
и бормотанье, слов предтеча, становится также
праязыком
другого молчания. Что еще вспомнить? В такие
погоды
Слово «тоска» неизбежно проникает в стихи лириков любого масштаба. Видимо, для пишущего стихи человека есть свои объяснения этого факта. Но Грицман и здесь держит свою интонацию и свой хорошо узнаваемый иронический посыл, в котором присутствует и свойственная ему самоирония:
Мне хотелось узнать, почем треска,
И хотелось узнать, почему тоска.
А в ушах гудит: «Говорит Москва,
И в судьбе твоей не видать ни зги».
Так в тумане невидим нам мыс Трески.
Мне хотелось узнать, почем коньяк,
А внутренний голос говорит: «Дурак,
Пей коньяк, водяру ли, « Абсолют»,
вечерами, по барам ли, поутру,
все равно превратишься потом в золу».
Поэт не только увлекает нас в укромные уголки своего бытия, но и пишет прекрасные короткие рассказы. Он известный эссеист, блестяще владеющий этим жанром. Но если вдуматься в его метафоры, в ритмику, в звуковые эффекты – перед нами не проза, а настоящие стихи в прозе – такова его эссеистика.
Достаточно взглянуть на его – под названием «Вместо предисловия» – размышления о природе собственного творческого и житейского опыта в Америке. Вся стилистика, вся музыкальная основа его текста, все приёмы поэтического письма, представляют собой поэзию с кристаллами родниковой воды:
Меня иногда спрашивают – где же он, твой дом? Конечно, родина – это Москва. Никому свои детство и юность не отдашь…
Но дом образовался, в конце концов, и здесь, в Америке, и подобно стране под названием «Москва», мы обрели новый, которым является страна «Нью-Йорк», где тоже «каждый камень знает». Здесь выросли дети, вспыхивала любовь и настаивалась горечь. В двух километрах от места, где я сейчас пишу эти строки, покоится прах моей матери – в зелёном холме американского кладбища, больше похожего на ухоженный парк, в отличие от старых российских кладбищ, напоминающих мелколесье, мелкие садовые участки и заросшие дачные малинники. Когда-то я писал, что получаешь право на землю, когда в неё ложатся твои близкие…
(…) Поэзия, прежде всего, – отражение судьбы, исповедь, или, если хотите, глоссолалия души, попытка понять философию, созданным самим собой, инструментом сенсорного, метафорического познания, через улавливание подспудного ритма, как внутреннего, так и окружающей жизни. Улавливание этого ритма, этой периодичности, видимо, и является эмпирическим, субъективным поиском связи со Всевышним…
Вот ритмы из поэмы «Ветер с Гудзона»
Ветер в долине Гудзона. Стремительный конус –
вектор погоды, летящий на север, к Канаде.
Там горизонт арктический мертвенно светел,
и истекает за льдами явление жизни бесследно.
Не нужно ни спорить теперь, ни влюбляться, ни ждать спозаранку
последних известий. Вести с неволи дойдут сами собой своевременно,
радио выключи — нету прощанья, лишь ветер-подранок
тучи несет с океана на странные страны.
Тридцать почти, почти тридцать летучих, прекрасных, тяжелых и предпоследних –
волоком, по золотому ландшафту заката столетья.
Время пришло теперь память проветрить,
выйти вчистую на волю, на мартовский ветер.
Я полюбил эту резкую кромку дороги, стекло лобовое, лобную кость горизонта
и день без остатка. Лобное место осталось на площади третьего срока,
парусник перистый, легкий, летит до Сорренто.
Андрей Грицман – мастер поэтического слова, и нам остаётся поблагодарить поэта за искренность, за открытость, за то, что, как настоящий художник, он поделился с нами своим мировосприятием.