Горизонт

ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2009. Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «Стихи о родном крае, о Родине, о географических, исторических и культурно-языковых корнях»

Горизонт

Проложен курс, – единогласно правы.
Но дряхлых рук не слушает штурвал
и грянул шторм, ломая нравы, – 
не знаешь: заработал, или крал.
Так жить нельзя! – давно постановили, –
нас или нет уже по сути, или
мы не сегодня-завтра пропадём...
И что теперь? Да ничего, живём.
Локальных войн, терактов, потрясений,
дефолтов, политических интриг
живой свидетель не срывался в крик
и жил как все. Как жёлтый лист осенний
то, падая, кружил, а то взлетал,
прекрасно понимая, как он мал.

Не стоит рано подводить итоги,
ещё не остановлены часы.
Господь простит, и вы не будьте строги,
прошедшее, прикинув на весы.
Живу как все, стараюсь, как умею,
наивно полагая, что милее
должно быть там, где нет меня сейчас,
но скромен и не лезу на Парнас,
в горах перу предпочитая лыжи.
А, в общем – горы, море и стихи, –
не самые позорные грехи,
становятся мне с каждым годом ближе.
Успех, как уверяет нас бомонд,
доступен каждому... Как в море горизонт.

Любитель

Эзоп Советских постулатов
про всё советское вино: 
“Букет отдельных недостатков”, –
чтоб прямо не сказать – говно.

Блистал в своей привычной роли,
в нём каждый друга узнавал,
и он, как друг, за каждый столик,
где море черпает бокал.

“Я лично виноград ногами,
ты видел, может быть, в кино,
и босиком, и сапогами,
но это было так давно.

Увязли ноги по портянки,
ты дальше утопать не смей,
а в бочки разливай, не в банки,
и получается Портвейн.

Втоптался глубже, – жижа через...
когда до пояса почти,
и получился крепкий Херес,
но гульфик застегни. Учти,

что, если, скажем для примера,
втоптались женщины вот так,
то получается Мадера,
совсем другой товарный знак”.

Я с ним лет двадцать соглашаюсь.
Из белых полюбилась мне
(увы, я тоже грешен, – каюсь)
со льда прохлада Шардоне.

В охотку красное неплохо.
Как, тонким хрусталём звеня,
горит кровавая Риоха
и согревает без огня.

Аполитично рассуждая,
я так же пиво пить люблю;
де-факто в партию вступая,
де-юре всё же не вступлю.

Поэт отличная находка
для политических чудес,
уж лучше сразу выпить водки
политкорректности вразрез.

Умаслить душу больше нечем.
Бальзам, душевное у-шу.
О, Господи, помилуй печень,
не за себя, за всех прошу.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

Приглашение 

Умоляю Вас, не откажите,
Александр Сергеевич, родной,
Вы здесь очень редкий небожитель,
потусуйтесь в Лондоне со мной.

Денди в Лондоне всегда желанны
не скучать над Темзою скупой
в ожидании небесной манны,
а творить божественной рукой.

Вдохновенья посетим обитель,
где Вам каждый встречный будет рад.
Я Вас провожу туда, хотите?
Это место называют ПАБ.

Вот где Ваш Пегас взмахнёт крылами
и, конечно, Муза прилетит
с небылицами. Присядет с нами,
зная, кто есть истинный пиит.

Ей без слов не трудно объясниться,
мастерски владея языком,
журавлём вспорхнув, а не синицей...
(местный сленг Вам поясню потом).

Сладко воспарив под звуки Лиры,
посмотрите сверху на Парнас, –
мелкие вчерашние кумиры...
Нет, ну что Вы, – я плачу за Вас.

Понимаю, голова кружится
и мутит немного с утреца, –
не фанерой полетим, а птицей;
люди скажут: праздник – удался!

Туманный Эльсинор

Не читаю по рунам предания,
мне почувствовать проще, чем знать,
что наследник, приехавший в Данию,
презирает придворную знать.

Ровно в полночь спускаюсь по лестнице
и не страшно свидетелем стать,
в каждом камне как призрак мерещится
королевская гордая стать.

Над скалистым обрывом у крепости,
где молитвою кажется стих,
ни людей и ни духов, – в окрестности
даже ветер испуганно стих.

Сапоги мерно шлёпают лужами,
сквозь туман, аки лондонский смог,
возвращаюсь промокший, простуженный,
но видения встретить не смог.

Сотни лет не проходит агония.
Чтоб забыться, – не хватит вина,
есть в коварстве фатальном Полония
и моя, вероятно, вина.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от языково-культурных корней»

Поговорим?

От ностальгии знаю средство, –
хрустит огурчик, пью вино.
Мой оппонент впадает в детство
и тычет чувством локтя, но
при этом сам краснеет густо.
Молчу и слышу приговор
литературного Прокруста:
написанное мною – вздор,

мне Бродского не снилась Лира,
мой критик сам лауреат
провинциального турнира,
прошедшего лет семь назад,
и я – им никогда не стану!..
Ну что ж, приму и этот грех.
Ассоциируется странно:
собаки, тундра, спирт и смех,

геологи, оленеводы…
Не помню, – чукча, иль якут –
с программой «Малые народы» 
семестр учился в ЛГУ
и с экспедицией вернулся.
Вокруг огня столпились все.
Рассказ закончил, усмехнулся,
от стопки больше окосев:

«Я – европейц, вы – азиаты,
вы никогда не стать как я»
и смачно подытожил матом,
но не обиделась семья...
Как в тундре я сижу понурый,
но к микроклимату привык,
а самоед литературы
по трафарету шьёт ярлык.

Зеро

На узких улочках Монако
под ярким солнцем княжества
не мне пришлось от счастья плакать,
с ним разминулся, кажется.

Мой двадцать первый век от века
от пятницы – до пятницы,
как ночь в предчувствии рассвета,
на запад тихо пятится.

Экранный след послушных клавиш,
как драгоценность редкую,
под утро на зеро поставишь, –
катись ты всё… рулеткою.