Тамбур накрест исчёркан шагами...

ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2011. Конкурс поэтов-неэмигрантов
 
Номинация «Неоставленная страна»
 
 
* * *
 
Тамбур накрест исчёркан шагами
там, где ночь провожает состав,
где конвойные вышки как самый
точный символ свободы. И прав
работяга из-под Уренгоя,
на дорожку залитый в умат,
и та девочка, что за героем
сериала спешит в Волгоград, –
тоже в праве своём. И старуха
в крепдешиновом чёрном платке
всё частит в незнакомое ухо
об Алёшке, замёрзшем в тайге...
И мотается улей по карте
горемычных маршрутов, где нет
лишь тебя, обитатель плацкарта,
соглядатай, заика, поэт.
И не в том ли усмешка искусства,
чтобы в сотах людской правоты
выбрать тысячелицый, изустный
воск – на прочее годен и ты...
 
 
* * *
 
Ржавчина Херсонеса, захватанная гурьбой
сонных туристов, солнцезащитных очков, фотовспышек...
Призрачные колоннады акрополя засеяны луговой
стружкой – так, что вьюн да репей оказались выше
несокрушимых башен. Плачь, пастуший рожок!
Каменный прах Эллады гекзаметром осыпается из-под ног.
 
Розовощёкий скиф лезет на зуб стены –
шорты, бейсболка в пол-лица – уж берётся за край. Но
сизобородый старец шепчет над флягой: "Все мы –
горло песочных часов, глазницами книзу..." Случайно
выслушав эти пени, и я, чего доброго, воспою
ветхую юность цивилизации. Верней, свою.
 
Только всё это и так известно, Анакреон скорбей.
Пляс от шалости к ревматизму хрупок, зябок и безупречен.
Не причитать, а утешить... И все при делах: книгочей-
время беседует с ветром на древнепесчаном наречье,
скиф позирует, автор стоит на своём, а вон –
хмурое море баюкает тонкорунные кудри волн.
 
 
* * *
 
Из коньячного дыма уходя поутру,
в снежный ветер лицо окуная, –
так и спрыгнуть с ума, прямо за отбивающимся от рук
чугунным хвостом трамвая.
 
Он мигает спросонья, а всё везёт –
полупьяный ямщик – искры сыпятся под вожжами
на того, кто хохочет в небо, спутав никотин и азот,
и ноги над рельсами поджимает.
 
Синева обжита ослепительным февралём,
ледяными фуражками крыш, галочьим воплем;
но вчерашний мир вписан в этот же окоём,
столь же фантастичен, как и отчётлив.
 
Это – чёрный от тоски капитан,
это – радиограмма лестничного пролёта в космос,
это – под потолком тает призрачный капитал
быта и содружества одиноких матросов.
 
Трамвай ли, корвет – режут пространство там,
где последняя ночь, как любовница, своенравна,
где мешаются исповедь и бедлам
с налитой в окна белесой ранью.
 
А у нас под рукой только время, вот и рискни
снова впасть в полоумную юность, такую
долгую – взмах изумлённых ресниц,
и как пуля – шальную.