ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2011. Конкурс поэтов-эмигрантов
Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»
ЛЮКСЕМБУРГ
Погремушка ветра. Прибой,
А не вечер. Афишный курсив.
Мальчик с родинкой над губой
Слишком бледен и слишком красив.
Всплеск Кандинского в старом кафе
Со стены отражают полы.
Как немодные галифе,
За стеклом цвета хаки стволы.
Над букетами чьих-то рук
Повисает: «Держу пари!»
Мальчик с родинкою у губ
Мне читает Экзюпери.
И такое во всем à la France
(До границы-то тридцать минут),
Словно осень посулила аванс,
А живые, не стесняясь, берут.
От дождя в горизонт ушел
Лжеготической башни крест.
Мальчик с родинкой, на престол! –
Неизвестно, каких королевств...
– Это золото? – Мертвый клен,
Сам не знает еще, что убит.
– Позолочен ли? – Опален.
– Это небо над ним? – Гранит.
Клянчат утки в холодном пруду.
Под ногами слюда и вода.
Не спасу тебя, не уведу –
Все дороги ведут не туда!
Нынче ветер отрывист и груб,
Нынче ветер жесток... Но высок
Мальчик с родинкою у губ,
Не зовущих меня на восток.
Отпускаю тебя! Престоль,
Новоявленный принц на час.
Здесь готический шпиль стрелой
Свод царапает, а у нас
Перезвон водосточных труб...
Не о том с тобой говорю!
Мальчик с родинкою у губ,
Неспособных сказать «люблю».
ФРАНЦУЗСКАЯ СВАДЬБА
«Ф» бантом завязалось, анжамбман
Фригидною луной над сонным пáрком,
Избыточным фланерством парижан
И флером осени над тонущим фольварком.
Двойное дно. Два ушка у иглы,
Которая прокалывает грубо
Два крылышка (да,-шка, ибо малы!)
Прозрачной флерницы – воздушной, словно губы
Твои... «Ф» – дважды «р» – спина к спине.
Фасад? Форзац тугого фолианта:
Не я к тебе, а ты – спиной ко мне,
Огнем флюидным горе-флагелланта.
Как флердоранж у бледного лица,
Как флаги над повисшими садами,
«Ф» – два благословеннейших кольца
И чей-то взмах – «Аминь!» – над головами.
Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от родных корней»
ПОЭМА ОДНОГО
Иногда о тебе, иногда о земле и небе –
То есть о тех, кто рядом и кто – в бесконечности.
Никогда о себе, ибо «я» – это просто Liebe,
Полушутя рассказываю о вечности.
Мой язык не богат на рифмы, все рифмы – мимо:
«Кровь-любовь», «неба-хлеба» – приметы плоти.
По-английски «рифма» – с горчинкой тмина,
А у нас – колючие рифы, вроде
Тех, что теснятся на скалах далеких Греций:
Обомлевший коралл, ни кровинки в шершавом теле –
Наша рифма, красителей или специй
Всего мира не хватит... На самом деле,
Я пишу о тебе, даже если вломилась осень,
Даже если вот так – отвлеченно, о том, об этом.
Если сбивчиво, то не взыщи – так просинь
Разбавляет ночь, не предвидящую рассвета.
Изовьюсь по-змеиному, сброшу кожу
Вместе с тем, что прилипло к ней, прикипело
(В междустрочье прочти, если можешь: ношу;
В междустрочье увидь, если можешь: тело).
Мы с тобою – нигде. Это дух кочевья,
Это легкий, черненый наш крест изгоев.
И в узоры сплетает стволы деревьев
Бог-художник, назвавший картину «Двое».
Мы с тобою – одно. О дно, как оземь,
Как с высот – в глухоту, в немоты провалы –
Разобьемся. Так листья роняет осень,
Так вот слезы... А, впрочем, уже немало
Понасказано на языке, на щедром...
Помолчим? Так «одно» молчит, а не двое.
Мы с тобой – за стотысячным километром,
Где поэмы обходятся без героев.
Помнишь, ветер Испании? О, ее несмолкающий ветер!
Обезглавленность пальм на одичавшем пляже.
С Богом все говорят по-испански – дети,
Ветер, море, песок, рыбаки и даже
Пальмы, точнее, то, что от них осталось:
Онемевший ствол – белый столп из забытой сказки.
Нам, как ветру, нужна высота – самая малость.
Мы, как дети, у ветра подслушиваем подсказки.
Иногда я пишу для тебя – чужими,
Незнакомыми буквами: будь-то «свят» иль «светел» –
Всё едино. Давай воспарим над ними –
До безбуквенности! Как южный испанский ветер...
Направленье не важно, если сильны истоки:
Наводнит, унесет... Предсказание неуместно.
Если дышат отрывисто эти строки,
Значит, слово есть шаг, а бумага – бездна.
ЕВРОПЕЙСКИЙ МОТИВ
Чужаками – по городу средних веков,
Потонувшему в глине и камне,
Собирая в рукав перезвон сквозняков,
Мертвый лист подбирая – руками,
Не привыкшими к милостыне... Пойдем,
Там, за грузными спинами зданий –
Лебединое озеро – водоем
Нам не снившихся снов и желаний.
В переполненном людом кафе, где уют
Серой дымкой струится из чашек,
Нам с тобою улыбки, как счет, подают:
Богу – Богово, нашему – наше.
За вспотевшей витриной, в которой твои
Отражаются губы и очи,
Беспокойно и резво снуют воробьи,
Без акцента лепеча-пророча.
И почти что отчаявшись, ворот подняв,
В мягкий шарф уходя с подбородком,
Зачерпнуть город-пригород в узкий рукав,
Про себя нарекая «слободкой»:
Будто напоминаньем – какого? – стиха,
С межнебесия ада и рая,
В переулке гармоника тянет меха…
Дорогая моя, дорогая!