ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2011. Конкурс поэтов-неэмигрантов
Номинация «Неоставленная страна»
Про запреты
Запрещали плавать рыбе где взбредётся в океане –
только строго по маршруту возле берега родного.
птице тоже запрещали на суку сидеть в нирване:
– клюй вредителей отважно от зари до выходного.
звери, братцы, даже звери по берлогам, щелям, норам,
отработав, поедали свой паёк, местами вкусный.
только лисы проползали в забугорье под забором,
и грызун башка петрович воровал зерно искусно.
научились верить в сказку, разучились верить в бога.
хорошо, когда начальник вдруг тряхнёт при всех мозгами:
– режь пегасов на колбасы, на шурпу – единорогов,
после с песней маршируйте за вельможными гробами…
… Вдруг случился фокус-казус – нараспашку заграницы,
всем спасибо, все довольны, нет привычного контроля.
вслед орлам на курьих ножках за кoрдон бегут орлицы,
а грызун башка петрович поспешил с мешками в поле.
лисы ныне бизнесмены и освоили оффшоры,
в челноках давно заправских пенсионных лет минога,
флагом стал зелёный доллар, из него пошили шоры
на глаза все те, кто раньше разучился верить в бога
и совсем забыл про сказку… проявляя чудо-удаль,
прикупил поля петрович, разжирел, бедняге тесно,
звери, птицы, человеки величают его «сударь», –
пузыри пускают рыбы, из воды поднявшись пресной.
без пайка поджалось пузо – и не сеют, и не пашут,
и вредителей не ловят... где же рог единорога,
где останки от пегаса, сгрызть бы их – пошлёпать в марше
за вельможными гробами, сказку слушая про бога.
– ВОЗВРАТИТЕ НАМ ЗАПРЕТЫ!
Про телят и макаров
Когда весна, закончив акварель,
Швырнёт сырые кисти в мрак подвалов,
Я улечу за тридевять земель,
Подальше от телят и от макаров.
От их свобод, затоптанных в навоз,
От совести, оцененной в дензнаках,
И от позора знать, что кровосос
Дырявит властно шкуры на беднягах.
Мне больше не пастись и не пасти,
Не мучиться вопросом: «Что же гаже?»
Останутся телята позади
С макарами бессменными на страже.
Таксист-басмач помчит в аэропорт,
Победно протрубив: «Салам алейкум».
Я проступлю, заляпав натюрморт,
Cквозь облаков небесную побелку
На глянец заграничного листа, –
Запечатлюсь чужую речь коверкать.
С меня стечёт святая простота
Как с гуся прочь – легко по здешним меркам.
Телята хором хмыкнут: «Повезло».
Макары затаят обиду в теле...
Но скоро память встанет на крыло
И повернёт обратно к акварели.
Про чашку (антиглобалистское)
Щедро брошена на плеши с неба сахарная пудра,
Чай не мешан. Ходом пешим (то есть, спешенные в утро)
Мы попали в мегаполис — в чашку-склейку из осколков.
Кто ты, сердце мое, Лоис, мавританская креолка?
Я хочу твои тамтамы, маракасы, кастаньеты...
Серебрятся амальгамы глаз, в которых плачет лето…
Зреет яблочною кровью яркий герб на битой чашке,
Мы — чаинки: смогом, болью, кипятком, — как в каталажке
Пыткой, ласковым посулом — заливают чашку-клетку,
Сахар-порох сверху в дуло засыпают, Лоис-детка.
Молоком текут туманы – аммонийная селитра,
Небоскребы-истуканы, накипь — обращаем в титры,
В некрологи, строчки горя. Как глобально ликованье:
«Мы дробинки — антиволя, антибабочек порханье,
Антитеза, антируки, антигруди, античлены,
Антимир, чтоб мир от скуки — на колени, об колено!..»
Кто ты, cчастье мое, Лоис? Две чаинки в битой чашке,
Мы взорвали мегаполис — без осечки, без промашки.