ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2018. Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»
Номинация «Там»
Тополя в Томилино
А если времени нарушу
закон, а если я вернусь?
Найду излом знакомой крыши,
в проулка реку окунусь...
И память по воде рисует
картинку детства – синева,
далекая хлопот и сует.
Апреля солнце. Дерева
ветвятся золотом пролитым.
Парит и стынет птичья трель.
Сугроб хрустальным сталактитом,
струится в талую купель.
Там день без счёта и обмана.
Там смех позволен ни о чём.
Бессмертны все. И ангел-мама
неутомима за плечом.
Флюгер
Когда был жив мой папа, он поминок
из жизни не устраивал. Он умер
в библейском возрасте, оставив только снимок
и двух детей на память маме дуре.
И мамочка на жизнь сдавать экзамен
отправилась с протянутой рукою.
Никто не положил ей даже камень.
Анафема родному Подмосковью!
Кто рано, кто попозже – зреют чада,
плывут гурьбой на западную заводь.
Европа им – не скажешь, чтобы рада –
но, поворчав, легла под русский лапоть.
Теперь я флюгер – ржавое коленце.
Все ветры дуют где-то на востоке.
Ты чьих же будешь? – тихо скрипнет сердце.
И оземь разбивается на строки.
Номинация «Здесь»
Амстердам
Давай с тобой отменим все уставы,
забудем всё про всё, что наизусть,
перехитрим инстинкты,
веры, нравы.
Нас тайный провожатый водит пусть.
Давай с тобой в Голландию поедем,
вдоль Амстера побродим не спеша.
Ты слышишь –
камень набережных бредит,
волшебного отведав гашиша.
Имбирь и мята, дух марихуаны,
туманит, будоражит и ведёт
ущельем улиц
между зданий пьяных.
Европа старенькая где-то здесь живет.
Над крýжками домов бежит игриво
и пенится барокко старых крыш.
Тяжелый мостик отражая дивно,
река несёт огни
и ты стоишь,
ладонью тронув холод парапета,
дождю и ветру шею обнажив,
как монумент,
незрячий, безответный,
и небо молчаливое дрожит.
Когда настанет время возвращения,
мы поклянёмся у сырой стены
оставить втайне наше приключение
и будем тайною обручены.
У каждого свои распятья
Декабрь, Дойчланд, Дина – вот
мои теперь координаты.
Сафари нет и нет болот –
смешны и призрачны утраты.
Ни ветерка в седых ветвях
растрёпы-клёна, будто умер
и он. Неузнанный впотьмах,
напрасный телефона зуммер.
Но память фридиным платком
махнет, темна и нелюдима,
зайдутся руки над виском,
воздвигнется, неодолима,
гора и три креста на ней.
У каждого свои распятья
и пантеон, и сад камней,
и где-то там, на самом дне,
ожог иудина объятья.
Номинация «Эмигрантский вектор»
Мать-и-мачеха
Сменяют геометрию полей
помпоны рощиц где-то в подреберье.
Мне стало называть тебя моей
легко, моя Германия, поверь мне!
Юнцов пасёшь в вагоне – без затей
подстёгиваешь мирно – ты другая:
чужих сегодня пестуешь детей,
невозмутимым оком не мигая.
А что же та далёкая страна?
Расхристанная, тянущая душу,
та, что, родив, давала имена
и, не кормя, бросала равнодушно.
Запомнилось ли ей моё лицо –
живое, а не тенью на граните?
А знает ли, что я храню кольцо
серебряное, дымчатой финифти...
Сны
Для России заблудшие пасынки,
а чужбиной любимы взаймы –
лжём и верим в свои же побасенки
о привольном житье.
Но у тьмы
есть права предъявлять непрожи́тое,
недосбывшееся... Эти сны
нам сорочкою, саваном шитою,
по ночам холодны и тесны.