ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2018. Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»
Номинация «Там»
Яблоневый сад
Об этом – лишь здесь. Знать не стоит внучатам...
В каком-то раз тридцать затёртом году
Я жил в Подмосковье, в бараке дощатом,
В запущенном старом ничейном саду.
Над юностью ветер и солнечный глянец,
А если коснёшься – ещё горячо...
Начальник я был над бригадою пьяниц:
Мы строили дом. Ну, и что-то еще.
Кафешка и винный ларек возле рынка,
Речушка, вокзальчик, короче, – дыра.
А ночью ко мне приходила блондинка
И сладко пытала меня до утра.
Веселой была и шкодливой, как выдра:
Ядреной снаружи и жаркой внутри.
За стенкой супруг спал в обнимку с пол-литра:
«Да плюнь ты на пьянь эту!» Мне двадцать три.
Из сада неслись обалденные запахи,
Блондинка дремала, сопя у плеча.
За окнами падали, падали яблоки,
Глухо о землю ночную стуча.
Сейчас я их ножиком режу на части
И в рот отправляю потоньше кусок...
Тогда я вгрызался в их спелое счастье,
И брызгал на щеки небритые сок.
Супруг той блондинки при мне еще спился.
Жива ли она? Есть ли сад? Ну, а дом...
Наверняка он давно развалился –
С похмелья построен. Но речь не о том...
Не знал, не гадал и не ведал... А надо ли?
Что толку? Хоть ведай, хоть знай, хоть моли...
Той ветреной ночью не яблоки падали –
Падали лучшие годы мои.
Танцы в ПТУ № 5
Кавалеры где? Засранцы!
Вовка, Славка, Петь, ау!..
Танцы-шманцы-зажиманцы
В номер пятом ПТУ.
Навалило снегу тонны,
Белым стал микрорайон.
Наварила тётя Тоня
Полкастрюли макарон.
В семь пришла погреться Ира,
К чаю тортик принесла.
Нет в квартире командира,
Только кот Мирон, задира.
В общем, бабские дела.
Был Валера, ну, холера -
Оказался сволочной.
Заскочила в восемь Вера
Посидеть перед ночной.
В нашем ЖЕКе вор на воре,
А у них развал и зло:
Смерть на море, смерч в Андорре –
Сколько, девки, в мире горя,
А вот мы сидим, не вздоря,
При еде, в тепле-просторе.
Есть, что вспомнить. Повезло!
Жрут портвейн в углу, поганцы!
Рожи набок, лбы в поту...
Рок-н-ролл, протуберанцы,
Грудь в истоме, ногти в глянце –
Танцы в пятом ПТУ.
На диване, посерёдке,
Молча мыслит кот Мирон.
На стене цветные фотки,
А на фотке три молодки,
Чай, не мымры, не уродки.
Сын на атомной подлодке
В дальней бухте на Чукотке.
Поезд, солнечный перрон…
Огород – четыре сотки...
Помидоры, хвост селёдки,
Полкастрюли макарон.
Номинация «Здесь»
Неправильная любовь
Был этот год моим последним сроком:
Когда был молод, высчитал - уйду,
Седой и старый, припаду к истокам,
В немыслимо, как Млечный Путь, далёком
Две тысячи семнадцатом году.
Но, ТАМ, решили, видимо, что рано…
И, как юнцы, в полупустом ряду
Под всяческую киноерунду
Целуемся нахально у экрана
В две тысячи семнадцатом году.
С усмешкой ОН взирает с эмпиреи,
Как в городском заснеженном саду
У публики почтенной на виду.
Мы нагло о обнимаемся в аллее
В две тысячи семнадцатом году.
Счастливых нас, под утро будят грозы,
И, задыхаясь, как форель на льду,
Сплетая в узел вены, стоны, позы,
Мы ловим нашей страсти передозы
В две тысячи семнадцатом году.
Мне к вечности пора готовить душу
И к собственному Высшему Суду
За кровь и страх, за общую беду,
За рай, который каждый миг краду!
За Млечный путь, за небо, воду, сушу,
А я люблю! Я все законы рушу
В две тысячи назначенном году.
Осень в Бруклине
Да что со мною!? Песня, что ли, спета?
Иль неба не бывало голубей?..
Индейское, по-русски - бабье лето
Пасёт на тротуаре голубей,
И, отражаясь в глянце парапета,
Идёт неспешно женщина в сабвей.
Как смирно жил я! В перестрелках не был,
Не падал с круч, не замерзал в лесу,
С похмелья тормозную жидкость не пил,
Не бил прилюдно рожу подлецу...
Зачем же эта прядь мне, – соль и пепел –
Летящая по женскому лицу?
Зачем октябрь в Бруклине – пожарище?
В лес забреди по снегу на заре,
К ней подойди, скажи: «Тебя заждался я!»
Подонку врежь, сожги стихи в костре!
Хоть раз решись на что-нибудь, пожалуйста,
Сейчас, сегодня, в этом октябре...
Взвой, закричи… Кому какое дело!
Всё видели, всё было, всё старо:
И осень-синь над городом звенела,
И пахло капучино из бистро,
И я глядел сквозь осень обалдело,
Как женщина спускается в метро.
Номинация «Эмигрантский вектор»
Урок географии
Я стою у карты мира,
У меня горит душа:
Тычу я указкой мимо
Этих самых СэШэА...
Тычу не туда указкой –
Острой палкою такой.
Мне на кой Техас с Аляской?
И Нью-Йорк мне их на кой?
Погляди, как здесь привольно:
Рига, Минск, Ташкент, Баку!
Наша мымра Белла Львовна
На Америке – ку-ку!..
Что мне климат, что мне зоны?
И без них одет-обут.
Мне начхать на их Гудзоны –
Мне б увидеть всё, что тут!
Сахалин, Кавказ, Курилы,
Реки, горы, города...
В туалете покурили,
Обсудили, кто куда.
Я вот Крым себе наметил:
Тёплый климат, классный пляж...
За окном залив. Манхеттен.
Восемнадцатый этаж.
* * *
Бьётся птицей-подранком закат на ветру,
О прибрежные скалы смертельно изранясь...
Срок придёт, и, пришелец, изгой, чужестранец -
Больше негде - у этого моря умру.
А на той стороне ни звезды, ни огня...
В летних парках с эстрад отыграли оркестры
И в сварливых старух превратились невесты,
Подвенечные платья в комодах храня.
А на той стороне двор полынью порос,
Там чужие глаза и забытые лица,
Там в простенках заброшенных комнат таится
Одуряющий запах любимых волос.
Может быть, хорошо, что на той стороне,
Там, где был я когда-то чужак и пришелец,
Под сто грамм и листвы облетающей шелест
Больше некому будет всплакнуть обо мне.