Номинация «Там»
* * *
Я Кальвина не читал, но всё было решено:
Это было давно, совсем не этой весной.
Подошла трясогузка в маске театра но,
И фонарный столб обернулся кривой сосной.
Я сидел, затаясь в стерне подмосковных дач,
Ты шла сквозь горелый лес в венериных башмачках,
Ожерелье порвалось, составы катились вскачь,
И сухая листва дымилась в минусовых очках.
А Москва-река в этом месте почти Сангарский пролив,
И на том берегу неба нет, и нет его сыновей.
Там в смущении Рея стоит, молоко пролив
По пути на вершину холма, где плещется суховей.
И на этом холме свой город построит Ил,
И озон предстоящих гроз в этом воздухе растворён.
Если бросишь камень в ручей – взбаламутишь ил.
Если бросишь за спину – то мы никогда не умрём.
Красные ворота.
Я шагал,
Я шагал семипалой рукой,
Над Москвой,
Над Яузой над рекой
От высотки, сверкающей желтым,
Как зрелый фурункул -
Дай мне руку, пожалуйста,
Дай мне руку.
Мясо-красное мясо Красных ворот:
День ворочает ворот часов,
И Говядарь гадает по мясу стен:
Я ли выпот порфировых пор,
Я ли шахматный пол,
Я ли след уходящих по
Обломкам планетных систем?
Я не ход,
Я не шах,
Я не шаг,
Я не в их числе:
Так затянут асфальтовый пояс,
Так врастает молчаньем в зубы язык,
Так потеет вода от слюды до слезы,
Так мой голос бросается вскачь и вслед,
Прямо под синий поезд.
Номинация «Здесь»
* * *
Хлопчатобумажные облака над Лаббоком, штат Техас,
Это все, что теперь дует в мои паруса,
Натяжение ветра я гладил костяшкой пальца,
Как будто это твоя щека,
Как будто это последний палец последней руки
Фрезеровщика.
И палец, конечно, средний:
Как поведал Сэр Дохлый Койот,
В этой части Техаса все дороги слишком прямые:
Если сбился с пути, нужно выбрать правильный азимут,
И непременно вернешься туда, откуда пришёл.
Я проезжал сквозь Москву, Одессу, Берлин, Париж, Петербург,
Но Сэр Дохлый Койот предупреждал меня о недостижимости точки:
Если ты находишься в оболочке
Сплочённых текстов,
В паутине чёрных шрифтов,
В парусиновой коже.
Даже если ты так далеко,
Что кратчайший путь лежит через центр Земли,
Я могу прочитать твой голос в красных огнях ветряков,
Что горят в темно-синей ночи Высоких равнин.
…Сэр Дохлый Койот за бутылку дешевого виски
Показал мне твой снимок
На облачном экране
От парящего пробитого радиатора.
Сны мнимой единицы
I.
Река под Латинским мостом нынче так обмелела,
Что в ней нельзя утонуть, только насмерть разбиться о дно.
Но это неважно,
Совсем, совершенно неважно – там, куда направляемся мы,
Под надлежащим мостом река широка, глубока и мутна,
Так, что в неё можно прыгать, поскольку она – Неизвестность.
Раз за разом, когда из трамвая
Выходит герр Потиорек,
Он переходит дорогу,
И ещё один раз, и ещё.
Раз за разом обходит квартал, сам себе удивляясь –
Это сколько же раз можно было свернуть не туда! –
Но всегда неизменно выходит к мосту.
А вода продолжает течь.
II.
А знаешь, у наших теней
Будет шенгенский безвиз:
Однажды, в Сараево, на прокуренном автовокзале
Без билетов и разрешений
Мы проникнем в ночной автобус, идущий в Вену.
Мы больше не будем бояться
Тёмных прокисших подъездов,
Мраморных лестниц и их широких пролётов,
Уходящих на самый верх, в чёрное поднебесье
Древних седых чердаков. Так было завещано: мы
Будем ходить по дворам, и пугать господ,
Чтобы они боялись собственных тёмных подъездов.
А потом мы сядем совсем на другой автобус,
И на нём прибудем в Париж,
И настанет апрель.
III.
Луна восходит над горизонтом
Точно в тот самый момент,
Когда ты открываешь дверь, что ведет
На лестничную площадку,
И видишь там жерло громокипящего океана,
И густые волны, что его поперёк переходят,
И седые усы буруна, что взбивает упругий берег,
И меня, что плывёт посреди,
Держась за обломок мачты.
Номинация «Эмигрантский вектор»
* * *
Прибыл Фернан Магеллан в Маргилан.
Редечный ветер осыпал с лица
Африканскую чёрную пыль,
Гавриил-архангел трубил в сумпитан,
Зардевалась песчаная мгла.
- Здесь, на суше, великая сушь, где же воды твои,
Где же звёзды твои, Капитан?
- Как причалил к самым вершинам Ной, по следам сапог
Проливом прольются воды, и звёзды пройдут по пятам.
…соли в воздухе нет, и ветер не лает,
Белоснежной сияют слюной зубы Памиро-Алая,
И Гравёр обнажает резцы
В облачном небе, похожем на изразцы.
- С юга ходят большие волны, и костей в этом море не соберём.
- Ваше дело идти, сеньор. Днём за флагом. Ночью за фонарём.
- Или ты, продавший корабль свой за долги,
Что пришёл ко мне – бобылём бобыль,
И когда никто не давал руки, я в твои ладони вложил бобы,
И покуда доски настила не искрошатся до золы,
Я тебя закую в кандалы.
…А в разрезах небес проступает ночь, вязкая, как живица.
Я не Ной, и здесь кораблю не пристать, и нечем здесь поживиться.
Я подушку измял лицом,
Да никак не приходит сон.
Как скрипят паруса и хрустят рули,
Бесконечная ночь, ледяной пролив,
Непокорный мыс ощетинил горб,
И метель заливает огни земли.
Да и так ли важно, что это было и будет – огонь ли, дым? –
Море будет студёно, и ветер не слишком тих.
Бог всегда заметает перцем свои следы,
Что сухого пути и с собаками не найти.
Но если морские псы нас выведут из вчера,
То железную красную землю я не зря целовал;
Возликует – из малых – мой кучерявый раб,
Первым понявший услышанные слова.
… «там» превратилось в «там», а «там» превратилось в «где»:
Сыне Божий, Ты ходил по воде, да дети твои по колено в воде стоят.
- Что же видел ты, капитан, в мутной воде?
- Это – меч, это – латы,
А это – я.
* * *
На кухне пахнет, как после обыска:
Табачным дымом,
Сожжённой пылью,
Холодным ветром предстоящей беды
Из открытой форточки.
Всё нашли до меня,
Ничего не осталось мне.
Город лизнул языком распреснённое море,
Я пришёл на Васильевский остров, и там не умер:
Мёртвые сраму не имут,
Не жившие смерти не имут.
Там, откуда приехала ты, лежит Эфиопия мёртвых,
Там, откуда приехал я, осталась одна глубина.
Скажи мне любое слово, и я стану любое слово.