Вышка, вешка, век двадцатый...

Номинация «Там»

* * *

Вышка, вешка, век двадцатый...
Перестрочен до прорех,
Сквозь вселенскую заплату
Решкой выпал человек.
...Речи первородный грех:
«Истрепались дух и тело».
Но у крайнего предела
Кто заплатит за ночлег?
Будет сон тяжел и душен.
Но поверится с трудом,
Что и впрямь огонь потушен,
Что остыл Очаг и Дом;
Что померкли, холодея,
Очи старого отца.
Головешка Прометея
Дочадила до конца.

Напоминание о гражданской войне

Так резок свет высокой синевы.
И облака, косматые и злые,
Как будто кони, кони вороные,
Вброд переходят марево травы.
В полдневный зной крапива и репей
Вновь слышат гул и грохот отдаленный.
Опять летят лихие эскадроны
В сухую грусть украинских степей.
Горит чабрец. И сотнями копыт
Измята в кровь поруганная мята.
Багровый конь в багровой тьме заката
Водя глазами, бешено храпит.
Лети, лети! Не сдержат удила
Твоей любви губительного лёта.
Ты, братства песнь, бросала и вела
Охрипшие, измотанные роты
Землею, раскаленной добела,
В чахоточной горячке пулемета.
Поверх голов Интернационал
Померк в пыли утраченной дороги'
Но крепко спит, в траве раскинув ноги,
Юнец-комбриг, сраженный наповал.
И жизнь — как сабли гибельный размах!
Одна секунда — вечности подобна.
Поет труба печально и подробно,
И привкус меди стынет на губах.
И только ветер, свежий и живой,
Шуршит травой, полегшей от пожара,
И муравей—философ кочевой,
Снует в траве у шлема комиссара.
Он с удивленьем смотрит на звезду,
Таща былинку, пахнущую дымом.
И замирает в горестном ладу
С моей балладой... Тонко и незримо
Скорбит кузнечик... И — разорвалась
Нить бытия в кровавой круговерти
Былых сражений, славы и бессмертья —
Живых и мертвых родственная связь...

Номинация «Здесь»

Вечный жид
 
Смейся ли, плачь, завидуй,
Падай на поле боя,
Быть тебе Вечным Жидом —
Спорить с самим собою.
Вечным — да будет Слово,
Встречным — вчерашний идол.
Выбора нет иного —
Быть тебе Вечным Жидом.
Смерти не ведать сроду.
Встанет родня из праха.
Вновь наступают годы
Войн, нищеты и страха.
Близится срок убоя,
Кровью живой скудея.
Нет никого с тобою,
Первый из иудеев.
Нет ни ада, ни рая,
Ни звезды, ни ночлега.
Небо родного края
Давит дождем и снегом.
В хатах не пахнет житом.
Кто там с любовью к людям?
Быть тебе Вечным Жидом,
Вспомним тебя, забудем.
Вечным — да будет Слово.
Идола свалит идол.
Выбора нет иного —
Быть тебе Вечным Жидом!

Смерть поэзии

О. М.

В густой, чернильной тьме изнаночно-белы,
Как спины черных крыс, равняются валы.
И глохнет небосвод. И в сумраке тяжелом
Застыл портовый кран огромным богомолом,

Нависнув над хребтом расколотой скалы.
Отходит теплоход. Огни, огни, огни
От берега бегут в тоске совокупленья.
В искусственной ночи теперь кишат они,

Зашитые в мешок земного притяженья.
Уже неразличим береговой гранит.
Стираются следы известняка и мела,
И море-душегуб старательно хранит
Ворованную соль дыхания Гомера.

Номинация «Эмигрантский вектор»

Сонет 33

Еще былой надежды не известь,
Как нам о том твердит рассудок косный,
Хотя в крови меж извести межкостной
Есть тяжкий опыт и усталость есть.

Что в эту жизнь сумели мы привнесть?
Нет и следа от боли светоносной.
И понял я, что в этой распре злостной
И страсть к тебе напоминала месть!

Земная жизнь! Дойдя до сердцевины,
Ты в средоточие годовых колец.
До черной точки сжался срок срединный

Двоих полурастерзанных сердец,
Обугленных уже наполовину,
Едва ли не погубленных вконец.

Канон

Есть время смерти у любви твоей.
И Страшный Суд не притча во языцех.
Конца времен последний из людей
Окажется случайным очевидцем.

Срок подойдет. Исполнится, увы,
И сбудется написанное Слово.
И звезд глаза закроются, мертвы
Для глаз людских и разума живого.

Так значит все? И прав Екклесиаст?
И сгинет жизни суетное семя,
Которое Творец огню предаст?

...Смотри, как в огнедышащую тьму,
Все в клoчьях пепла, в гибельном дыму,
Твою любовь несет и душит Время.

И смерть, как Ангел, предстоит Ему!