ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2025. Поэтический конкурс «Эмигрантский вектор»
Номинация «ТАМ»
Запах хлеба
Как лазурью залитое небо,
как планета из радужных чувств —
терпкий запах горячего хлеба,
мягкий хлеба горячего вкус.
Он ворвался, как будто из детства,
магазин... возле дома... Вчера
заглянула… — и некуда деться:
полетела к нему, поплыла.
…Я — тогда приезжавшая в школу
интернатскую (в старом селе
дом бревенчатый), рысью веселой
рядом с мамой неслась по земле.
Этот запах!.. Божественный запах!..
Автостанция!.. Хлебозавод!..
Захотелось поверить (не плакать)
в то, что время не мчится вперед.
...Запах хлеба — пространство покоя!..
Восемь тридцать!.. Лечу до звонка!..
Одноклассники — Катя и Коля!..
Запах хлеба!.. Окно!.. Облака!..
Часто наша уборщица, Анна
(в ночь — работница хлебных цехов)
нам батон приносила румяный,
паром пышущий с разных боков.
А на праздник, бывало, ватрушки:
с пылу, с жару, едва из печи.
…Мы любили от хлеба краюшки
приберечь, чтобы после, в ночи,
за житейским, простым разговором
(дом у многих был нищ и далек)
обсудить и ватрушки, и школу,
и промчавшийся в жизни денек.
…Я купила!.. Подобного хлеба
и не скажешь, какой уже год,
не встречала!.. И вспомнились небо,
автостанция, хлебозавод!
Запах хлеба — божественный запах,
прямо в детство меня проведи!..
Запах хлеба — и горек, и сладок —
птицей радости бьется в груди!..
Сразу вспомнилось: плакать не стоит
о печалях пути своего!
Настоящее счастье — простое!
Нужно только поверить в него!
* * *
Я родом из детства, из тихих его городов
с наличием строек, бульваров промозглых и длинных,
с наличием скорых, спешащих сквозь ночь поездов,
с наличием серых развалин и зданий старинных,
с наличьем сидящих на лавочках сонных старух,
голодных собак и детей, про игру позабывших,
где редко "люблю" произносится гордо и вслух.
где много уставших, где много себя опустивших
в спасительный омут безмолвной и пряной тоски.
Я родом из детства, в котором душа затерялась,
где дружеской важно еще ощущенье руки.
Но вместо тоски пробирается в сердце усталость.
И я — хоть совсем по иным переулкам брожу
и часто в потоках огней уезжаю на скором —
немую усталость из тихого детства ношу
и эту усталость, я знаю, избуду не скоро.
Я родом из детства!.. Но детство зачем-то светлей
всего, что светлей, что потом в моей жизни случалось,
Мне хочется в омут промозглых и пряных аллей,
где птица-душа под покровом ветвей затерялась.
Мне хочется в мир, где ещё поднимали глаза
в просторное небо, где звезды на крышах встречали,
где мимо неслись — но еще не несли поезда,
где пели печаль — но еще не встречали печали.
Номинация «ЗДЕСЬ»
* * *
Поцеловал в макушку, как ребенка.
Я не ребенок, только ты поверь,
Мне хочется, чтоб в теплые пеленки
меня от мира спрятали теперь.
Чтобы игрушки, колыбель,
и дома
чтоб было тихо,
чтоб явился дом,
в котором все до черточки знакомо,
но дом не тот
и вечер не о том.
От бед не спрячешь... Все безумно поздно.
Луна над миром... У подъезда - дверь.
Глядят с небес коралловые звезды.
И полон вечер музыкой потерь.
Рука к руке — мгновенье... И все же
так странно, на просторах бытия,
восторженны, наивны... непохожи
стоим вдвоём под небом, ты и я.
* * *
Гуляя по Москве, грущу о Риме,
а в Риме я скучаю по Москве.
Два города, что так необходимы,
что так прекрасны и привычны мне.
Две мировых столицы, две державы,
отдельные от прочих городов.
Прошу не счастья и прошу не славы,
а тишины их парков и садов,
дворцов и башен выправки старинной,
изгибов сонных серебристых рек;
люблю блуждать среди проспектов длинных,
люблю мечтать в тиши библиотек.
Так сплетены звонки, надежды, встречи,
в том городе, где дремлет Пантеон,
с тем городом, где купола, как свечи,
горят из древней пропасти времен.
Москва и Рим — их не соединить,
их склоны, парки, улицы, проспекты.
Моя судьба — протянутая нить,
лежащие меж ними километры.
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
* * *
Опять не с теми и не с тем
днем, веком, временем и бытом,
среди пустых и чуждых тем
питаюсь выцветшим, избытым,
питаюсь воздухом
чужим,
а может быть,
нездешним даже,
кто был вчера необходим —
сегодня нелюбим, неважен,
что было пением в ночи,
сегодня — заржавели струны.
Душа, молчи!.. Молчи!.. Молчи!
Не мудрой хочется, а юной
быть,
перелистывать тетрадь;
опять, в ночи рождаясь, строчки
хотят и верить и мечтать,
весь быт разбрасывая в клочья,
чтоб достучаться до тепла,
до времени, где все иначе,
где понимающий слова
поймет, что это слово значит —
«быть!»... не игрушкой, не холстом
для чьих-то новостей и сплетен,
во времени, где быт и дом
не протаранивает ветер.
Где одиночество — пустяк,
не огнедышащая рана.
Все будет там, все будет так!
Дай, Боже, выйти из тумана.
Туман рассеялся — и вот
течет река, стоит избушка,
и тихо по воду идет,
смущаясь, девочка-старушка.
* * *
Все меньше «друг», все больше «так.. знакомы...»
Все реже вдруг, все чаще по часам
сверяемся, спешим от дома к дому,
а не к реке, не в горы, не к лесам,
не к морю мчимся... Улеглось, что было,
быльем и сплетен тиной заросло,
а тот, кого так искренне любила,
сегодня называется «прошло».
Ни темнота, ни бездны не пугают.
Душа, тревожась, сохраняет вид
спокойствия,
как мантру повторяет:
«Все к лучшему!..
Пускай оно болит!»
«Всё к лучшему!.. Болит, так значит, живо!»
Как странно быть весь день на грани срыва
и, упиваясь музыкой тоски,
смотреть, как в небе блещут огоньки.
И утверждать: «Не больно!», — если больно.
И улыбаться, если жаждешь выть.
«Спокойствие!..» — душа сроднилась с ролью:
из всех «Нет мочи!» выбирает «Жить!»