Алекс Щегловитов

Пресловутый цайтгайст («дух времени») в последние годы всё гуще и чаще определяется ненавистью и завистью. А жуткое слово «ресентимент», когда причиной собственных ошибок и неудач объявляются некие враги, стало общим местом, и приложимо как к отдельным гражданам, так и к целым странам и народам. Понятно, что жить с ощущением того, что мы все – заложники этой ситуации, невыносимо, тем более, если пробовать описать её литературными тропами, ступив на скользкую тропу повествования внятного и логичного. Трудно не уйти в пафос, не подчиниться желанию осудить и протестовать, что для любого публициста было бы в самый раз. Поэт Алекс Щегловитов строг к метафорам и дозированно применяет эпитеты, как если бы употреблял алкоголь, не ставя перед собой задачу напиться. И если в мемуарных текстах о детстве, о доэмигрантском своём периоде ещё просматриваются акмеистические краски, вроде «желтка вечерних окон», либо символистскими фотовспышками «Ночи белые тихой поступью / Ускользают от комаров», то в надрывном настоящем поэтический темперамент строго дозирован – и тем страшней чёткое, подчас сухое изложение спуска в открытый для всех современный ад: «Ещё до первых взрывов пять минут. / Ещё рассвет пропитан тишиною. / Ещё я мог бы всё назад вернуть, / но я убит, / и тишина со мною...». Для Щегловитова, полжизни проведшего в США, совершенно очевидно, что всё давно не так в «датских королевствах» по обе стороны океана, на всех широтах: «И Дональд Трамп, привязанный к столбу, / И чёрный хворост, пламенем охвачен… / Мой сон горел, в нём продолжался бунт, / Моей и вашей жизнями оплачен». Хоть по-русски пиши, хоть по-английски, получается у Щегловитова не только летопись эпохи безумия, но и посвящение разлуке – со страной, «которую мы потеряли»; с миром, который захлестнула война; с поэтическим текстом, в котором из всех желаний остаётся только вписать последнее: «Беру билет в отцепленный вагон / На запасных путях у самой рощи».