Пресловутый цайтгайст («дух времени») в последние годы всё гуще и чаще определяется ненавистью и завистью. А жуткое слово «ресентимент», когда причиной собственных ошибок и неудач объявляются некие враги, стало общим местом, и приложимо как к отдельным гражданам, так и к целым странам и народам. Понятно, что жить с ощущением того, что мы все – заложники этой ситуации, невыносимо, тем более, если пробовать описать её литературными тропами, ступив на скользкую тропу повествования внятного и логичного. Трудно не уйти в пафос, не подчиниться желанию осудить и протестовать, что для любого публициста было бы в самый раз. Поэт Алекс Щегловитов строг к метафорам и дозированно применяет эпитеты, как если бы употреблял алкоголь, не ставя перед собой задачу напиться. И если в мемуарных текстах о детстве, о доэмигрантском своём периоде ещё просматриваются акмеистические краски, вроде «желтка вечерних окон», либо символистскими фотовспышками «Ночи белые тихой поступью / Ускользают от комаров», то в надрывном настоящем поэтический темперамент строго дозирован – и тем страшней чёткое, подчас сухое изложение спуска в открытый для всех современный ад: «Ещё до первых взрывов пять минут. / Ещё рассвет пропитан тишиною. / Ещё я мог бы всё назад вернуть, / но я убит, / и тишина со мною...». Для Щегловитова, полжизни проведшего в США, совершенно очевидно, что всё давно не так в «датских королевствах» по обе стороны океана, на всех широтах: «И Дональд Трамп, привязанный к столбу, / И чёрный хворост, пламенем охвачен… / Мой сон горел, в нём продолжался бунт, / Моей и вашей жизнями оплачен». Хоть по-русски пиши, хоть по-английски, получается у Щегловитова не только летопись эпохи безумия, но и посвящение разлуке – со страной, «которую мы потеряли»; с миром, который захлестнула война; с поэтическим текстом, в котором из всех желаний остаётся только вписать последнее: «Беру билет в отцепленный вагон / На запасных путях у самой рощи».
Геннадий Кацов
СТАРЫЕ ДВОРИКИ
Люблю я старых двориков уют,
Приправленный желтком вечерних окон,
Где патефоны хриплые поют
О гармонисте грустном, одиноком.
Где знали обо всех из первых уст, –
Мембраны стен не берегли секретов!
Один на всех и праздник был, и грусть…
Прошло полвека, но я помню это.
А у мальцов была своя возня:
Чердак, подвал, садов чужих заборы.
В жару купалась в речке ребятня,
А в стужу заполняла коридоры.
Бежали дни, меняя двор и нас,
Страна менялась, судеб не жалея…
И вместо «Большевички» – «Адидас»
Нас приодел, лампасами белея.
Дворы исчезли, будто никогда
Их не было в природе и в помине!
…Из прошлого приходят поезда,
Да на висках белеет свежий иней.
ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОНЕГЕ
До Онеги не ходят скорые.
Самолётом? – Двукрылый АН,
да ещё поутру почтовые –
над болотами, сквозь туман.
Дух морошки в медовом воздухе.
Держат сваи гурты домов.
Ночи белые тихой поступью
Ускользают от комаров.
Убыл-прибыл – уют гостиничный
приютил меня на ночлег.
На кустах отголоски инея,
или, может быть, майский снег.
Я ушёл, оставляя прошлое,
затерялось оно вдали,
из пустого вылил в порожнее
и уехал на край земли.
* * *
Я помню те безумные года,
Вопросы, не нашедшие ответа…
Я помню, как стоячая вода
Срывалась водопадом в это лето.
ОВИР. Баул. – Моторами взревев,
Разрезал небо белокрылый Боинг,
Незыблемость границ преодолев,
Нас перенёс за линию прибоя.
Два берега. Два мира. Две страны.
Одни и те же небо и планета.
Безумие. – В нём были рождены,
Но убежали в середине лета.
ТРИ СПИЧКИ
Всю ночь скрипит сверчок на антресолях,
Из-под обоев выбились газеты...
Листки календаря февраль мусолит,
Отодвигая наступленье лета.
Я весь продрог. В углах ютятся тени.
Погасла печь. Ловлю тепло губами...
Февраль лютует, кровожадный гений,
Но – нéчего во мне уже убавить.
Огонь свечи – маяк переживаний,
Всего три спички, чтоб дожить до лета.
Душа в холодном теле на диване,
Да крошки от надкушенной галеты.
ПАМЯТЬ
Я помню наши разговоры,
Задворки, пение сверчков.
Уходят в вечность коридоры
За неименьем чердаков.
Я помню бабушкины руки,
Её, с прищуром, мягкий взгляд.
Года – предвестники разлуки –
За всё потом вознаградят…
А память птицей в небо рвётся,
Сквозь черно-белых снимков рой.
Всё, что ты помнишь, остаётся
Твоей распиской долговой.
СКВОЗЬ АПРЕЛЬ ЧЕРЕЗ МАЙ...
…Но уляжется всё,
трубы ангелов тоже утихнут.
Мы останемся здесь,
чтобы прежний порядок блюсти.
А. Глуховский
Март придет и опять этот строгий порядок нарушит, -
Это запах весны откликается в наших сердцах.
Снова птицы любви надо мною всё кружат и кружат,
И летит мой корабль сквозь время на всех парусах.
Сквозь апрель, через май, в разомлевшие травы июня
Флейты – ангелов звуки – меня всё зовут и зовут.
Где скрываешься ты, не забытая мною певунья?
Где скрываешься ты? Там, где ангелы, видно, живут.
* * *
Я умер на рассвете февраля.
Белели облака на сером небе,
ещё не выбран путь для корабля
и нет войны, чтоб думать о победе.
Ещё до первых взрывов пять минут.
Ещё рассвет пропитан тишиною.
Ещё я мог бы всё назад вернуть,
но я убит,
и тишина со мною...
* * *
Взрывы, взрывы – вспахано поле.
Кому-то воля, кому-то неволя.
Пули, пули – не жизнь, а рулетка.
Кому-то воля, кому-то клетка.
Дым, пожары – пепел ложится.
В небо взлетела вольная птица.
Смертью бойцов оплачена воля,
Что ж ты наделало, русское поле?
ДВЕРЬ
«My house is mу castle»
Английская поговорка
Дверь на балкон все разделила на
Два мира, две судьбы, две половины.
Здесь люстра светит, там горит Луна,
Как будто волноваться нет причины.
Но я боялся эту дверь открыть,
И выйти на балкон боялся тоже.
Ни возразить мне нечего, ни крыть
Мне было нечем, если только ложью.
А сон вёл дальше. Телевизор пел.
Ложь становилась жизненною нормой,
И белый снег ложиться не посмел,
Не выйдя то-ли цветом, то-ли формой,
На чёрный и замызганный асфальт.
И небо было тоже в чёрных дырах,
Как будто допустила жизнь фальстарт
И солнце не в зените, а в надире.
На лицах примиряющий загар,
В толпе я вижу чёрного Иисуса,
И Пушкин – не поэт, а чёрный мавр,
И признаки почившего Союза,
И Байден в чёрной маске от Dior,
И чёрные костры в тумане ночи,
И, преклонив колено, приговор
Выслушивал Чак Шумер, среди прочих.
И Дональд Трамп, привязанный к столбу,
И чёрный хворост, пламенем охвачен…
Мой сон горел, в нём продолжался бунт,
Моей и вашей жизнями оплачен.
Дверь на балкон всё разделила на
Два мира, две судьбы, две половины…
Свет выключил.
Лишь черная Луна
Да досками забитые витрины.
* * *
Ты по небу летала, когда я ходил по земле.
Млечный Путь посыпала просеянным звёздным песком.
И большая Луна – пригоревший на солнце омлет, –
Ещё ярче казалась, когда я смотрел в телескоп!
Ты по небу летала, наверно искала меня.
Я увидел тебя, оттолкнулся и тоже взлетел.
Не летавшему, чувства мои никогда не понять,
Ну, да это не важно, важнее – я все же успел.
Мы по небу летали, тебя обнимая, держал.
Мы летали над городом, следуя Млечным Путём.
Мы летали всю ночь, и я чувствовал – это дежа
Вю. Но это неважно, а важно, что будет потом.
А потом разлетелись, как птицы. На север... на юг...
Млечный путь без тебя потускнел, не сияет огнём.
Я теперь не летаю, все у́же очерченный круг.
Я один не летаю, но мы бы взлетели вдвоём.
* * *
Я помню чудное мгновенье.
А.С. Пушкин
Ах, всё бы знать, да кто же может,
в меняющемся ритме лет,
то нрав свободнее, то строже,
в белесом дыме сигарет.
Не вспомнить чудное мгновенье
в потоке сумрачных часов,
лишь интернет, как озарение,
всегда без слов на всё готов.
Лишь он всё знает, он всё может.
Бежит сквозь оптоволокно
то, что мгновения умножит,
чтоб чуда не произошло...
Меняются столетий даты —
Сухие цифры на полях,
Они, как времени солдаты,
При бестолковых королях.
Сплошное светопреставленье
При попустительстве планет.
На мысль всего одно мгновенье…
Да только вот чудесных нет.
БЕРУ БИЛЕТ В ОТЦЕПЛЕННЫЙ ВАГОН
Люблю вокзалы. Запах суеты,
И их многоголосой песни гомон,
Заполненное чувство пустоты,
Меня, в который раз, куда-то гонит.
Окошки касс, как грозный бастион,
Мне дела нет: плацкартный или общий.
Беру билет в отцепленный вагон
На запасных путях у самой рощи.
Не важно мне куда, когда, зачем...
Мне важно ощущение отъезда,
Рюкзак с зубною щёткой на плече,
Да строчек ненаписанная бездна.
ВЫ ВОШЛИ С МОРОЗА
Вариация на темы Блока
Вы вошли, остановились на пороге,
Задумчиво обвели взглядом комнату,
Не замечая меня, словно ища кого-то...
А не Вас ли я жду? – подумалось мне,
Хотя ещё минуту назад у меня и в мыслях этого не было...
Ваш приход изменил очертания комнаты,
А значит и контуры поступков...
Почему-то вспомнился Блок:
– Вы вошли с мороза… –
На улице была ранняя осень.
На вдохе я понял, что люблю Вас,
А на выдохе – что потерял.
Кристоф Жан Мишель «Фофа» Рабеаривелу. «Дельта».
Холст, масло, 84Х84 мм. 2022 г.