Алексей Тиматков

Стихотворение – это короткое повествование, в котором содержится какая-то история, выраженная более-менее артикулированно, вместе с завязкой и развязкой. Удивляет, когда автор пишет куплетами (не в смысле английских «couplets», то есть рифмующихся двустиший) и в них в концентрированной форме всё это умещается в масштабе четырех или восьми строк. Проживающему в Таиланде Алексею Тиматкову в своих коротких рифмованных сообщениях удаётся рассказать о единстве формы и содержания так, что увязанные даже в одном катрене разные замыслы соседствуют друг другом, словно иначе и быть не может: «Как вовремя я улетел на Марс, / взял ипотеку на плато Фарсида / и, эмигрантский слушая романс, / грущу, но говорю судьбе спасибо». В кратком изложении времени настоящего узнаваемы цитаты («Взлетая выше елей, / не ведая преград, / мерцающий мицелий, / смазливый виноград») из времени прошлого; понятное смущение для русскоязычного читателя при встрече с таиландским контекстом доведено до абсурдного освоения прочих terra incognita: «Спасибо тебе, золотой Эльдорадо, / Пресытился блеском твоим я вполне, / Теперь мне обратно, в Лемурию надо, / Туда, где лемуры скучают по мне. // Меня призывают иные края, / Пангея, Пангея, Пангея моя». А уже чтобы окончательно ориентация потерялась, как это и случается с прибывшим в незнакомую страну иммигрантом, Тиманков доводит психологическое описание своего одиссеевского травелога до ручки: «С одной стороны океана – Гвиана, / Гвинея – с другой стороны океана. / Но если вернуться в эпоху Пангеи, / Гвиана – почти продолженье Гвинеи. / И далее, вплоть до раскола Гондваны / Гвинею с трудом оторвешь от Гвианы». Хотя стихотворение это посвящено «любителям тектоники плит», мне оно кажется больше подходящим под тектонику, сдвиг в человечесой психике, который происходит не только с иммигрантом, очутившимся в Таиланде («Я здесь запрусь, / пусть космос весь / останется снаружи, / дешевле водки виски здесь. / И водка тут не хуже»), но и со всем человечеством, всегда куда-то эмигрировавшим – иди знай, возможно, и во времена единого материка Пангеи. Эти тексты написаны с определённой психопатической установкой в рассчёте на то, что любой их читатель – иммигрант: из одной страны в другую, из жизни в смерть, из одного стихотворения в следующее. Просто концентрация времени в них атомная: «А вдруг глаза – это плоды, которые зреют от увиденного? / А вдруг они уже созрели? / Что если просмотрел ядерный взрыв до конца? / Это не факт, но занимательно». А вдруг это не столько стихи, но письма, не только современникам: короткие, с огромной эмоциональной плотностью и, как в квантовой физике, гигантские по своим масштабам в малом: «В движение приходит мир, / как отдохнувший дебошир, / как похмелённый Гулливер, / а мы погибнем, например». А вдруг эти письма – о главном?

Геннадий Кацов