Дмитрий Веденяпин

В одном из интервью 2020 года, Дм. Веденяпин говорит, как мне представляется, о смыслообразующем в его поэзии: «Давайте скажем так: есть разные степени жизни (для разных людей они разные) и разный градус переживания себя живым. Я думаю, что одна из причин, по которой я пишу стихи, заключается как раз в том, что в это время (так у меня во всяком случае) оказываешься в правильной точке. Чувствуешь, что ты живёшь. <…> Я не против выражения «здесь и сейчас», но мне кажется, что человек, занимающийся искусством, в частности, поэзией, находится и «здесь», и «не здесь», правда ведь? Мы и здесь, и не здесь.» В своих текстах Веденяпин и выступает, как некий наблюдатель, он же соучастник, субъет-объект, который перетекает, со временем вместе, из одного события в другое, из одной тайм-воронки в противоположную, из своего тела Б в пункт с телом А, а это значит, что стабильности нет, превращения преодолевают одну планку за другой, выдавая одну постоянную планка за другую постоянную ридберга... Вероятно, это ещё происходит из желания идти вспять утекающему времени и, как у Аполлинера и Пикассо, видеть окружающее во множественном числе – а в каком числе, по вашему, должна быть красота, спасающая мир которое уже тысячелетье на дворе? С первого же текста в поэтической подборке в «ЭЛ» это становится понятно: «Не исключено, / что deja и jamais vu / одно и то же // и имеют такое же отношение к реальности, / как наши представления / о них самих». Безусловно, суть происходящего – метампсихоз, что не всякой поэтической интуиции дано почувствовать («То кажется, что все смешалось, / Как милость, жимолость и жалость, / Но что-то всё-таки осталось, / Как то — Кокто»; «Парижская упала нота, / Подпрыгивая и звеня <…> А ты, как Добросклонов Гриша, / От радости не чуя ног, / Взлетел под самый потолок, / Где брезжит чёрный свет и дышит / Трансцендентальный ветерок»). А уже к метампсихозу, к завораживающему глаз и мысль вселенскому карнавалу проб и ошибок, необходимо добавить, словно в кристаллизатор, вечную попытку-возможность исправления мира – из каббалы тот самый исцеляющий Тиккун Олам, которому всегда есть место в поэтической строке, как и подвигу, и волшебству, и вдохновению: «В косом пальто, пластмассовых очках, / В гробу искусства тесном и просторном... / Что было прахом, возвратилось в прах / И снова стало чёрное на чёрном. // Но он «живой и светится» и там, / Где кит, Иона, Хьюстон, чьё-то жало, / Манхэттен в феврале, короче, мало – / Ну, кит – ли что... А тут – Тикун Олам». Короче, ни в коем случае не надо останавливать мгновенье – всё и так замечательно в движении, в космогонии, на вселенской карусели, в трипе, где слова сами складываются в материю и время. Не останавливайте мгновенье! «Тут не надо быть мистиком – вот / Эта птица и скутер, / Этот воздух из дыр и пустот, / Растворяйся и всё тут». Телепортация, как философская категория, подобная скорости, как категории современного мира у дромолога Поля Вирилио – и есть форма путешествия в процессе поэтического письма, в которое поэта уводит его страсть плести слова и лепетать звуки. Начинаешь завидовать поэтической лёгкости и смелости человека, не побоявшегося таких высот и глубин, таких космических холодов и звёздного испепеляющего жара. Таких скоростей, и что ещё опасней – ускорений, когда как в термоядерных реакциях, сближаются атомы – так же сближаются в столь универсальной, от Универсум, поэтике языки, словно возвращаясь в архаику единого праязыка, довавилонского: «Голод волчий. / Холод собачий. / Угол медвежий. / Fuera esta noche. / Che tu mi piaci. / Tombe la neige».

Геннадий Кацов