Евгений Вольперт

В начале 1990-х, в 13 лет Евгений Вольперт переезжает со своей семьёй из Риги в США, в дальнейшем оставив английский язык для работы и общения, а русский отдав поэзии. Об этом он говорит в одном из интервью: «Yevgeniy Volpert живёт в Нью-Джерси, работает, проводит время с семьёй, занимается какими-то своими делами. Евгений Вольперт по сути дела существует только в стихах. Это в целом тот же самый человек, но у него нет биографии». Прочитывая и перечитывая тексты Вольперта, не покидает ощущение, что автор приглашает читателя в путешествие по своим экзистенциальным двойникам/близнецам/зеркальным отражениям, если помнить, как Сартр определял экзистенциализм, цитируя Ф. Достоевского: «Если Бога нет, то всё дозволено». В этих путешествиях, отражения принимают тебя по-родственному и (кошмар!) с тобой могут разговаривать, даже приказывать, словно диалог происходит в черепной коробке какого-нибудь древнего предка, когда работало бикамеральное сознание, как назвал его, отталкиваясь от линии поведения героев Гомера, Джулиан Джейнс (одно полушарие мозга разговаривало с другим). «Я окружён реальностью неведанной / и непонятной / и я её кровоточащий центр», - сообщает Вольперт, и его надо слушать. Эта реальность может быть ужасной, поскольку её память с раннего детства питается антигуманными сказками, вроде братьев Гримм и Гофмана, всемирной литературой, историей и её драмами, как в тексте-вспоминании о Холокосте и трагедии еврейства («в лесах придорожных под осень из почвы / ползут на поверхность еврейские дети / канючат и плачут и требуют маму / и ходят по лесу тлетворно воняя»); либо текст становится развёрнутой квазицитатой на лирику И. Бродского «Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером…» в духе метамодернизма («за свинопаса или за аристократа / ты вышла замуж / я увы не знаю / но думаю что ты довольна жизнью / и вы живёте с мужем дружно»). Все это написано в стиле сакральной мистики и магии карнавала, в символике театра Кабуки, Комедии дель арте и «театра жестокости» Антонена Арто вместе взятых («расталкивая инвалидов и в уборной запершись ночами / кричал на всю больницу ваше имя – о Лаура»). Конечно, не забыть бы сказать о преемственности обэриутских, якобы абсурдных пьес Хармса и драматургии Александра Введенского с её эсхатологическими мотивами (текст Вольперта «Я помню женщина с ребенком проходили мимо» – готовая пьеса в традиции обэриутов, да и Беккета с Ионеско). Тексты Вольперта, в основном, сюжетные и повествовательные, оттого легко провести параллель с драматургией. Отмечу, что оторваться от них невозможно. Ещё и потому, что, написанные в трудноподдающемся классификации жанре, они подтверждают две истины из трёх, заявленных Блоком в его известной речи «О назначении поэта»: «... Я хотел бы, ради забавы, провозгласить три простых истины: никаких особенных искусств не имеется; не следует давать имя искусства тому, что называется не так; для того чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать».