Родилась в Коми АССР, окончила филологический факультет Киевского университета. Работала этнографом в Карпатах, редактором в издательстве «Українська Радянська Енциклопедiя», референтом в Союзе художников Украины. Публиковалась в журналах «Радуга», «Крещатик», в антологиях «100 русских поэтов о Киеве» (2001), «Киев. Русская поэзия. ХХ век» (2003). Член Союза художников Украины.
В этих стихах, практически, отсутствуют цвета. Если в нескольких первых текстах – лето, трава и лопух на пригорке, то не обольщайтесь: дальше пойдут белила зимы и серые полутона осенней распутицы («Всё голо. Льют дожди», «Деревня замерла. Куда ни кинешь око, – / безбрежные снега», «Окутанный снегами город / заполонила тишина», «Берег пуст. Холодная река. / В кромку льда уткнулись катера»). Лаконичность палитры соответствует и поэтической форме: короткие, на два-три катрена, стихотворения, с краткими в них предложениями – ёмкими, точными, на одном дыхании от первой прописной буквы вначале вдоха до последней строчной буквы на выдохе. По родовым признакам это, скорей, не живопись, а графика, причём в том её качестве, когда одной линией, как у Матисса, без видимых перерывов и обрывов пишется контур тела ню, пейзаж, сдержанный ландшафт, натюрморт из нескольких предметов – и больше к этому нечего и нет необходимости добавить. Так японец Басё создаёт хокку, а китаец Ван Вэй тушью выводит иероглиф на рисовой бумаге – «Так творятся миры. / Так, сотворив их, часто / оставляют вращаться, / расточая дары», – описал минималистской, короткой строкой Бродский. Но у Комичевой припасена для уже впечатлённого минимализмом её поэтики читателя «бомба»: «Ужасно море. Третий день штормит. / Бушприт продрогший выброшен на берег, / оборванные тросы оживают в шипящей гальке. // С тяжёлой медленностью набирая гнев, / коричневая мутная махина, / как бык в корриде, округляет спину...» Иная динамика стиха, с сильными аллитеративными рядами (на шипящих, словно пена: «штормит. / Бушприт продрогший выброшен...), в другой эстетике, постмодернистски оммажной то ли к Мандельштаму («Не видно солнца, и земля плывёт. // Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, / Скрипучий поворот руля»), то ли к Блоку («Неверный поворот руля…/ И уходящий в ночи белые / Неверный призрак корабля…»). Здесь, видимо, читателю впору развести руками, поскольку такая Комичева ему по представленной поэтической подборке неизвестна. Не исключаю, что в том была авторская задумка: открыть свою поэтику и в таком ракурсе, тем самым вызвав читательское желание познакомиться с поэтом Галиной Комичевой поближе. Должен сказать, что в моём случае приём, если он был, сработал, чему я только рад.
Геннадий Кацов
