На срезе дерева

В этих стихах, практически, отсутствуют цвета. Если в нескольких первых текстах – лето, трава и лопух на пригорке, то не обольщайтесь: дальше пойдут белила зимы и серые полутона осенней распутицы («Всё голо. Льют дожди», «Деревня замерла. Куда ни кинешь око, – / безбрежные снега», «Окутанный снегами город / заполонила тишина», «Берег пуст. Холодная река. / В кромку льда уткнулись катера»). Лаконичность палитры соответствует и поэтической форме: короткие, на два-три катрена, стихотворения, с краткими в них предложениями – ёмкими, точными, на одном дыхании от первой прописной буквы вначале вдоха до последней строчной буквы на выдохе. По родовым признакам это, скорей, не живопись, а графика, причём в том её качестве, когда одной линией, как у Матисса, без видимых перерывов и обрывов пишется контур тела ню, пейзаж, сдержанный ландшафт, натюрморт из нескольких предметов – и больше к этому нечего и нет необходимости добавить. Так японец Басё создаёт хокку, а китаец Ван Вэй тушью выводит иероглиф на рисовой бумаге – «Так творятся миры. / Так, сотворив их, часто / оставляют вращаться, / расточая дары», – описал минималистской, короткой строкой Бродский. Но у Комичевой припасена для уже впечатлённого минимализмом её поэтики читателя «бомба»: «Ужасно море. Третий день штормит. / Бушприт продрогший выброшен на берег, / оборванные тросы оживают в шипящей гальке. // С тяжёлой медленностью набирая гнев, / коричневая мутная махина, / как бык в корриде, округляет спину...» Иная динамика стиха, с сильными аллитеративными рядами (на шипящих, словно пена: «штормит. / Бушприт продрогший выброшен...), в другой эстетике, постмодернистски оммажной то ли к Мандельштаму («Не видно солнца, и земля плывёт. // Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, / Скрипучий поворот руля»), то ли к Блоку («Неверный поворот руля…/ И уходящий в ночи белые / Неверный призрак корабля…»). Здесь, видимо, читателю впору развести руками, поскольку такая Комичева ему по представленной поэтической подборке неизвестна. Не исключаю, что в том была авторская задумка: открыть свою поэтику и в таком ракурсе, тем самым вызвав читательское желание познакомиться с поэтом Галиной Комичевой поближе. Должен сказать, что в моём случае приём, если он был, сработал, чему я только рад.

Геннадий Кацов

* * *

Хватит города и суеты!
Циферблата, огней, интеллекта...
Как-никак начинается лето,
где-то есть полевые цветы.

Полудремлет лопух на пригорке,
добрый-добрый, лопух лопухом,
за сараем, на тесных задворках
куры шествуют за петухом.

Солнце врезалось в щели забора, –
хочет жить в огородной судьбе,
молча слушать земли разговоры
и не знать ничего о себе.


* * *

Звёзды падали в траву,
и с травой соприкасаясь,
таяли и превращались
в сновиденье наяву.

Ночь раскинула крыла
над затихшею деревней,
были призрачны деревья,
и земля была тепла.


* * *

Всё голо. Льют дожди. Классический ноябрь.
Ничто не нарушает совершенства
стволов промокших, веточек продрогших,
и точно вычерчена луж густая рябь.

Всё, что могло отпеть и отплясать,
ушло, как не было. Законы постоянства
неведомы природе, и пространство
даёт себе свободу замирать
на высшей точке грусти и блаженства.


* * *

Деревня в январе прозрачна и невинна,
всё в воздухе зимы готово к Рождеству.
Луна по вечерам восходит на средину
светящихся небес, чтоб сгинуть поутру.

Деревня замерла. Куда ни кинешь око, –
безбрежные снега. За мглистый край земли
уходит санный путь, и за земным порогом,
как чья-нибудь судьба, теряется вдали.


* * *

За этот снег на деревенских крышах,
за дальний перезвон колоколов,
за всё, что мне пожаловал Всевышний
из самых недоступных тайников,
я заплатила золотом печали,
о чём мне догадаться бы в начале
столь щедрой жизни. Из черновиков
дней прожитых мне выпало под старость
принять последнюю, безжалостную ясность
под сенью белоснежных облаков.


* * *

Какая долгая зима!
Какой невыносимый холод!
Окутанный снегами город
заполонила тишина.

Не правда ли, три тыщи лет
вокруг ничто не происходит?
И тусклый ангел скуки входит
и с крыльев стряхивает снег.


* * *

Ужасно море. Третий день штормит.
Бушприт продрогший выброшен на берег,
оборванные тросы оживают в шипящей гальке.

С тяжёлой медленностью набирая гнев,
коричневая мутная махина,
как бык в корриде, округляет спину,

чтоб сверху кинуться на волнорез,
перевернуть киоск,
и маленьких людей загнать в кофейню.

В кофейне хорошо, но не уходит боль,
и лучше было оставаться с морем,
и вдаль смотреть со сдержанностью мола,
и думать: «До чего бесстрастен кипарис»,
и брать уроки старости красивой.


* * *

Не жаль мне времени на праздные мечты,
на чистые снега смотрю часами,
и в тишине, до самой темноты
глубокими любуюсь небесами.

Из бесконечности, где царствует Ничто,
к житейскому легко ли возвращаться,
где всё знакомо, всё пережито
и нечему, как прежде, удивляться.


* * *

Стало тихо. Шторма отгудели.
Пустота. Немота. Покой.
Белый парусник, белый-белый
с серебристой слился водой.

По безлюдному берегу чайка
отрешённая, бродит одна.
Её зыбких следов отпечатки
равнодушно смывает волна.


* * *

N

Хочу вас видеть, слов не различать,
переплетутся пальцы голых веток
с верёвкой, где постельное бельё
вбирает соль зимы в льняные нити.

Вы это знаете, есть сила на земле,
что намертво соединяет судьбы
и никогда не связывает бытом.
Есть сила высшая, что сочетает нас
священным браком с миром запредельным.

Что спорить с миром дольним! – он жесток,
так мало в нём любви и много смерти,
и много ль значат миллионы книг
в момент ухода! Что ж, и в этот миг
природа каждой клеткой существа,
с подаренною навсегда свободой,
пребудет с нами. Чудом обновленья
дано нам будет страхи превозмочь.


* * *

Тумана кисея с утра накрыла море,
прохлада обняла его со всех сторон.
Бакланы на камнях, между собою споря,
напоминают киевских ворон.

Легко ли было расставаться с вами,
седые стены Золотых ворот!
Ни встречами, ни письмами, ни снами –
никто мне город детства не вернёт.


К ПОЭЗИИ

На срезе дерева не сосчитать колец,
ветвилось дерево, шумело под ветрами
и уступило место наконец
сородичам с окрепшими корнями.

Прощай, поэзия, мы плакали с тобой,
кормились с рук невиданной свободы,
на «ты» мы были с солнцем и луной,
нам кров давала матушка Природа.

Сверкни ещё под вечер как-нибудь,
за край земли мне подсвети дорогу…
Был пройден путь, не страшно и уснуть
в обнимку с прошлым за земным порогом.


* * *

Б. М.

Берег пуст. Холодная река.
В кромку льда уткнулись катера.
Рваным пледом застелил декабрь
русло неподвижного Днепра.

Склон горы крутой полураздет,
солнце уплывает за бугор,
и в домах так рано гасят свет,
и ни с кем не сладить разговор.

Разве что с тобою, старина,
дуб на круче, друг ветвистый мой, –
с глаз моих спадает пелена,
стоит мне увидеться с тобой.


* * *

Никто не отберёт у нас
ни радости, ни грусти нашей,
ни праздника весны вчерашней
никто не отберёт у нас.

Никто не отберет у нас
ни рая на земле, ни ада,
любви, так мучившей когда-то,
никто не отберёт у нас.