Валерия Казакова

Поэтический мир Валерии Казаковой настолько необычный, что невольно ловишь себя на мысли – не является ли её письмо неким ландшафтом, масштабной иллюстрацией к известному литературному приёму, названному Виктором Шкловским «остранение». В её текстах возникают странности, которые, как писал в 1916 году Шкловский, осуществляют «вывод вещи из автоматического восприятия» – это когда обычное появляется в таком незнакомом/странном виде, что читатель начинает ощущать окружающее по-иному. Даже в таких, и без того магических строках «отстранённый веслом от воды / челнок двухместный» – читаешь «остранённый веслом», и дезориентация с потерей перспективы происходит так мгновенно, что не только Шкловский позавидовал бы, но и искусственный интеллект Chat GPT, который мысль протяжённостью в десятки страниц способен выразить в считанные секунды. В поэзии Казаковой, кажется, есть такое встроеное свойство, которое позволяет открываться множеству порталов. Как поясняют несколько строк в одном из стихотворений, всё это возможно ввиду отсутствия вертикального притяжения, гравитации в системе «над-под», и благодаря горизонтальному скольжению вдоль реалий и фантомов, образов, аллитераций, с провалами в кротовые норы или в дыры в иную Галактику: «сила моя, поверхностного натяжения, / держащая нас на плаву / в объятиях тихой, могучей реки. / Неси». Ткань поэтического соткана благодаря такому натяжению, поэтому и не рвётся (не вспомним не к месту «рукописи не горят»): «Из платья – холст, из мака – / сон, который память»; «я бреду как слепая корова по минному полю, / с артхаусным прошлым, волочащимся / на оборванной привязи вслед / продавленным в рыхлую землю / отпечаткам копыт». Конечно, можно написать трактат о метафизике такого письма, с эпиграфом от обэриута Д. Хармса: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворение в окно, то стекло разобьется». Ведь странное это дело, поэтическое ремесло: мы в реальной жизни не говорим в рифму, не пишем короткой строкой, а если пишем, то никогда бы в голову не пришло поставить три фамилии подряд в соответствие с тремя стихотворными метрами – дактилем, амфибрахием и анапестом, как в строках у Э. Багрицкого:

А в походной сумке –

Спички и табак:

Тихонов,

Сельвинский,

Пастернак.

Странность – в самой форме и сути поэзии, и если она (у акмеистов, обэриутов, футуристов, метареалистов, отечественных имажинистов и британских имажистов, американских поэтов «Чёрной горы» и «Языковой школы»), как у Валерии Казаковой, составляет саму поэтическую ткань, то это даёт всему поэтическому еще и возможность постичь самоё себя. В такой поэтике, наряду с прочим, стихотворение получает ещё и импульс к саморефлексии, к самопроникновению и самопознанию.