Слушать внутренним слухом поэзию Вилли Брайнина-Пассека я привык так, как слушают полифоническую музыку – насыщаясь не только и не столько мелодией с гармонией, но и постигая равноправие разных голосов в многоуровневом внутренне-поэтическом монологе, равно как мелодических линий в многоголосой фактуре фуги. То, что Брайнин-Пассек по образованию и призванию музыкант, подсказывает вектор подхода к его стихотворениям, да и темп восприятия его текстов. Ушедший безвременно ровно год назад, 27 декабря 2023 г., поэт и сценарист лучших фильмов А. Сокурова Юрий Арабов называл Брайнина-Пассека «метареалистом второго призыва». С ним и Арабовым вместе, плюс ещё с дюжиной замечательных поэтов, мы открывали в 1986 году легендарный ныне московский Клуб «Поэзия», и я бы обязательно попросил Арабова расшифровать, что он имеет ввиду, если бы знал об этом определении сорок без малого лет назад. Видимо, «второй призыв» – это нечно хронологическое, это те поэты, которые вслед за Арабовым, Парщиковым, Ждановым, Еременко пришли к метареализму. В таком случае, один из представителей этого второго поколения эстетически/метаметафорически не так глубоко погружён в метакосмос предшественников, хотя философски остаётся ему близок. В «метаметафоре» литературоведа и поэта Константина Кедрова «мета» используется в значении превращения, перемены состояния, – это нечто большее, чем метафора: как метагалактика и галактика, как метафизика является наукой более высокого уровня по отношению к физике, как метаязык предназначен для описания другого языка. Всё это подходит к письму и мировозрению Брайнина-Пассека – в равной мере, как и значение, которое вкладывает в «мета» философ и культуролог Михаил Эпштейн – в платоновском смысле «между», «через». Как пишет Эпштейн: «Метареализм – это реализм многих реальностей, связанных непрерывностью внутренних переходов и взаимопревращений. Есть реальность, открытая зрению муравья, и реальность, открытая блужданию электрона, и реальность, про которую сказано – "и горний ангелов полет", и все они входят в существо Реальности». Технически, тексты Брайнина-Пассека не так густо оснащены мета- и метафорами, как у Арабова и Жданова, они ближе к иронически-экзистенциальным откровениям Еременко («Неволя может быть милей, / чем комсомолка с книжкою подмышкой»; «Он спустится в метро – в стигийскую воронку – / в приветливую щель обол опустит свой, / он кинется ладье грохочущей вдогонку, / чтоб следующей ждать из тьмы растущий вой»; «Я в юности читал Роменроллана»), но мета- в смысле «между» Брайнин-Пассек за собой оставляет. Бытие, голосом которого он выступает в каждой строке, в несущей конструкции каждой поэтической мысли, силлабически располагается между имманентным и трансцендентным, и нередко они, выворачиваясь изнутри наружу поэтического опыта, равнозначны друг другу. И тогда прошлое и настоящее заменимы («а которой дозваться хотел бы – той попросту нет: / мирно с мужем живёт, спит с любовником, варит обед. / Это ветер весенний. Ты думал, что голос? Нет, ветер»), и нет верха и низа, звуков и тишины («многоточие – вот начало начал, кульминация и финал»). Остаётся монолог, «Одинокий голос человека» (художественный фильм, снятый реж. Александром Сокуровым по сценарию Юрия Арабова в 1978 году), нескончаемая речь в космической фуге, как попытка не растерять по пути фотоны воспоминаний: «сонный снег разгребаешь и, после недолгой разлуки, / к нежной варварской речи спешишь на родное крыльцо».
Геннадий Кацов