ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2017. Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»
Номинация «ТАМ»
КАНОНАДА ДОЖДЕЙ
«Мне больно за изнасилованную ночь».
Д. Унгаретти
«...а потому не спрашивай, по ком звонит
колокол: он звонит по тебе».
Д. Донн
Пресловутые кепки и перья взмокшие
на головах вождей.
Воробей прячет тельце промокшее
под козырьком. Канонада дождей.
Город в ночь облачился, как в черную мантию.
Окровавленных дланей кленовых с полста
на гранит мостовой полегло. Хиромантию
чинит ветер, цыганя к листу от листа:
Марса холм, жизни линия пройдена.
Для других поутру — се ля ви —
сбросит пояс Венера с небесной багрЯницы,
коя
с рукавами по локоть в крови.
Но семь дней на собаках до утра утлого.
Беспробудная обалделая ночь
пала мозглой бессонницей, веку дрожащему
дав себя превозмочь.
Городки, на попа частоколом стоявшие,
повалились наземь ничком,
измолочнившись нА грех в лужах запекшихся,
обессилившие спросить «по ком?»
Только капли, срываясь с карниза отвесного,
в такт их мыслям долдонят: «по ком, по ком...»
Воробей прячет тельце промокшее под козырьком.
ВЫЧИТАНИЕ МЕНЯ ИЗ ТЕБЯ
Ро-ди-на! Двуединый «ди»
от слога к слогу колышется:
сколь в молочных реках твоих «ро-ди»,
столь и «ди-на» в подворотнях слышится.
Ро-ди-на! Плодородные эти поля
обернутся унылым жнивьем,
скошенные серпом донельзЯ,
не взирая на корни, — живьем.
Ро-ди-на! Материально вполне
звучание урона у «рО-на»
без «ди»амата даже и вне
прочего жаргона.
Ро-ди-на! —
Так лепечет в лесу мне осины крона.
Так, наверно, зовет Мнемосина Крона,
в волосах у нее вплетена корона:
флер-де-лис и мать-и-мачеха.
Животворная Жива вбежит на опушку,
живо сбросив шелка, обернется в кукушку,
рябью крыл едва походя на несушку:
мать де-юре, де-факто — мачеха.
Ро-ди-на! Я судить тебя больше не бе-
Русь, Святая! Хляби твои клубя,
самолет знаком переноса в небе
вычитает меня из тебя.
Номинация «ЗДЕСЬ»
КРЕСТА НЕТ, или ЭМИГРАЦИЯ
«Но тот, кто умер — уже не вернется...»
Сальваторе Квазимодо
И снится тебе, что ты замурован в бетонную кладку,
точно мощи святые, и даже мышцей лица в припадке
не пошевелить. Снаружи — рыдания матери, брата.
Они нескончаемы, как растянутая кантата.
И ты просыпаешься в холодном поту. Никого рядом нет.
Только слышишь, — креста нет — как мочится твой сосед
сверху. И дождь за окном... Стало быть, осень.
Твой будильник заведен на семь или восемь.
«Погодите, так вчера же еще было лето.
Засуха. Зной. Середина июня где-то...»
И ты с ужасом ощупываешь незнакомые занавески.
Со стен на тебя таращатся иноземные фрески.
Взмолишься: «Господи, Господи, стало быть, сон».
Но:
не распятие над ложем привычное, а «семь Эфесских
отроков» в нахлобученной раме, под коей не виден Он.
«САНТА-МАРИЯ»
1
В лавке старьевщик продает тощий заморский хлам:
безделицы, вышедшие из употребления (там),
распыляются в воскресных лучах Нового Света.
В рыбных пятнах церковная старенькая газета.
Пасть разинувшая на неизвестной почве штиблета
испанского производства. Мулета.
Оперившийся перьями сиу глобус.
2
(Цвета желтка) школьный автобус.
С криком выклевывается школота —
оюнелые древние народы.
У каждого — маленькая статуя свободы
и большая американская мечта.
3
Нездешний жгучий ветер солано
шелестит вечнозелеными купюрами крон,
впрочем, едва нанося материальный урон
почве. Засучив рукава, белозубые чикано
конопляное поле посыпают гуано.
Трубку (мира) курят доколумбовы боги,
экспатриированные всем кланом в ад.
Содрогаются бесы от самодельного «Санта Мария»,
как иной римлянин от «мама мия»
и янки от «Oh my God».
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
РОДИНЕ
Здравствуй, родина, пишу тебе из-за океана,
из-за отсутствия привычного мне плана
я не то чтобы сделался «из другого клана»...
Но ведь если касаться генеалогии,
чуждыми мне окажутся не то чтобы многие,
а, скорее, все дерева, так что — к черту ботанику!
Исчезая в пространстве, я не впадаю в панику,
я всего лишь шепчу тебе «бон суар»,
что означает: у меня утро... или день.
Припадая обратно к коленам, — пень
я всего лишь, что молится, выпуская пар,
якобы воссоздавая крону...
Родина, я по-прежнему льну к лону
твоему, попадая под вялую сень.
А БОГ МОЛЧИТ
Нездешний завсегдатай богомолен.
Слаб поступью, неисцелимо болен.
Не просто одиночество — инОчество
вне кельи: ни отечества, ни отчества.
Церковной яри скошенный ломоть;
едва удерживающая душу плоть
в оборванном тряпье не по погоде.
Единственен в своем безродном роде;
один из многих, что в бессытном чреве
земли бесследно канут, ни на древе,
ни на брусчатке не оставив метин.
Ничтожностью своею лишь приметен.
Ни очага, ни гавани, ни дома;
залатанная пыльная котома
за дряхлой сгорбленной спиной.
Наполовину отошедший в мир иной.
Тишайший весь... Весь неумиротворение.
Глубоковерный, но без веры в Воскрешение.
Опущен на церковного крыльца гранит:
молитву жгучую, поджав хромую ногу,
чело в ладони обронив, читает Богу.
А Бог молчит...