Номинация «Там» * * * Не поют здесь птицы, даже молчит вороньё. В зеркале смерти лица смотрятся, как одно. Апокалипсиса ужас. Не кино - здесь война. Тут распята эпоха, но не видно Христа. Честь сражается с нечистью. На арене руин. И в развалинах - смерть Среди скорбных морщин... Тысячи смертей не стали статистикой - За каждой из них бездонная боль. Не книжная, когда-то пролистанная, А боль, через которую сочится кровь. Настоящая кровь настоящих людей, Смерть в окопах принявших Или дома, обнявши детей. Настоящая смерть, не компьютерная, Не киношная, сыгранная актерами на бис. Страшная смерть с лицом перекошенным, лежащая в весенней грязи ниц. Наша земля, изуродованная, израненная, Глохнущая от разрывов бомб и ракет, В лоно своё детей принимающая, Станет проклятьем врагу навек. Содрогается земля от воя собак, Умирающих на руинах домов-калек. Это «Реквиема» погребальный такт По тем, кого среди нас уже нет... И дома с открытыми ранами, С пустыми глазницами окон - Это тоже живая память, Это тоже стонущий колокол По убитым, раненным, искалеченным, По всем с войны не пришедшим. * * * Отделили меня окопами И ракетами оторвали. Разбомбили мое прошлое, Разорвали его, растоптали. Разбросало нас, раскидало. Год уже живём по чужбинам. Километры боли и страха. Километры до Украины. Километры дорог к дому, Да у многих его уже нет. Километры к родному порогу, Километры спрессованных лет. Перечеркнуто всё, что прежде, Вроде, это и жизнь не моя. Разлучили меня с надеждой - С февралем обручили меня. Номинация «Здесь» * * * Реальность развеяла мифы О легендарных трёх К. И женщины Гёте и Шиллера Спустились в наш век свысока. Собрав эпохи, столетия В немецкий особенный код, Они своё долголетие Оформили частью свобод. О эти немецкие женщины, Родившие Розу и Клару! Такие сегодня прелестные, Такие сегодня разные. Одни разминулись с годами, Забыв, что уже повзрослели. Потом постареть забыли, Как будто им Pass подменили. Хотя морщинки предательски Их возраст выдают, Все же они прелестны - Любому мужчине kaputt. Но есть и старушки-девочки, Как будто надевшие мантию, Степенные монашенки, Сменившие изгибы губ. Прилично у них, всё правильно, И строго по расписанию, По полочкам всё разложено - Ведь Ordnung они блюдут. И в этих женщин влюбляются, И дети потом получаются... Замечу, отличные Kinder ы У этих женщин растут. * * * День-гуляка не уходил И отчаянно сопротивлялся. Город июльский, солнцем облитый, От вязкой жары задыхался. Ночь терпеливо по-женски ждала, Бросив в разведку сумерки, Власть она утонченно брала, Хитрый замысел вымерев. Фары, шоссейные звёзды, Декораций детали, Яркие стёкла витрин, как трости, - Мюзикл вечерний играли. Кельн вальяжно барствовал, Вспыхнув ночными огнями, Жизнь большого города - Пьеса с несыгранными ролями. Здесь Мефистофелю Фауст Душу опять продаёт. Маргариту встречает Мастер, Иисус на Голгофу идёт. В барах-муравейниках Броуновское кипит движение, Закипает вода в кофейниках, На десерт - меню искушений. Только Dom, торжествуя, безмолвствует, Как Архангел, над всем возвышаясь, Дух Собора живёт и бодрствует, С вечным хаосом соединяясь Номинация «Эмигрантский вектор» * * * Закрываясь от тоски зонтом, Я мечтала под музыку капель. Поломался защитник-зонт, И накрыло меня внезапно. От тоски мне спасенья нет - Беспросветно тоскливый ливень... Акварельный грусти портрет, Чуть размытый слезами жизни. Слышу я перезвоны птиц, Солнца свет на лице ощущаю. Но тоскливо в душе, щемит. А тоска равнодушием всё съедает. Не гурман тоска - ест подряд, Ненасытность ее страшна. Хладнокровность тоски, как диктат, Как китайская стена. И она управляет тобой Механично, как автопилот. И, фиксируя внезапный сбой, Принимаешь заданный ход. Всё тоска собой заняла, Погрузив в беспросветность мир. А иллюзию эту навязала она, Фокус зрения лишь изменив. Нужно просто тоске подсказать, кто она, Намекнув, что она не всесильна. А в помощники взять можно грусть мудреца И отправить тоску в водевили. А тоскливый мотив превратить в джаз - Пусть рыдают его синкопы, Принося катарсис для нас И счастливые гороскопы. * * * Весна, разбросав одуванчики, Вернула капризную радость, Как будто пломбир в стаканчике, Детскую сладкую праздность. Сладкий привет из детства, Закрытого плитами памяти, Живущего там по соседству С тем, что забуду вряд ли: С корабликом из спичечного коробка, С сугробами снега по пояс, С приездом брата издалека, Привезшего Высоцкого голос. С котлетами мамы на ужин, С задачками, решаемыми на ходу, С пеналом, который не нужен, (Зачем я его берегу?) Живут там любимые книжки (Читала я страстно, взахлёб) И милый коричневый мишка, Который по старости слёг. Влюблялась в книжных героев, И зло в них казалось прелестным. Они не ходили строем, а многие были повесы. С Болконским была я Наташей. Вальсируя в медленном танце, Влюбилась с первых пассажей, Прожив это чувство дальше. Весна разбудила ребёнка, Заснувшего долгой зимой. Назад прокрутив кинопленку, Вприпрыжку вернулась домой.