Номинация «Там»
* * *
Помню, как мы сидели во время ливня;
рассказы о древних гуру любила я слушать, –
позже я стала считать всё это наивным,
но эти милые сказки запали мне в душу.
Он, конечно же, знал, что я считала его учителем,
и делился мудростью, по крупице собранной;
был весёлым, безумно добрым, начитанным
и меня считал какой-то особенной.
Его давно нет, а я всё живу с этим чувством,
думаю обо всём и рифмую мысли.
Иногда мне не хватает чуточку безрассудства;
не хватает какого-то хрупкого смысла.
Иногда я ищу, чем наполнить чашечку веры:
как не заглянешь в себя, там всегда на донце, –
и тогда я иду бродить по ближайшему скверу,
туда, где детские голоса,
и в лужах
мучительно слепит солнце.
Сонет
В кронах у клёна не мглистый,
голубовато-прозрачный
луч – очертание жизни.
Вот я сижу – вид невзрачный,
с окрестным пейзажем схожий.
И всё-таки я жива,
и всё-таки чувствую кожей,
что чувствовать можно едва.
В кронах у клёна не мглистый
шорох листвы, но слово
молвит злая Лилит,
что завтра мне выдадут чистый
лист, и начну я снова
учить алфавит.
Номинация «Здесь»
Староместская площадь
Знает каменный ангел на старинных часах:
сколько длиться войне, сколько ляжет в боях.
Кто уйти не сумеет от шального снаряда, –
кто далёко от дома, кто в дому, а кто рядом.
Кто родных потеряет в этих днях роковых...
Древний каменный ангел, помолись о живых.
Ветер флаг украинский в поднебесье полощет. –
Небо. Башня. Часы. Староместская площадь.
* * *
Все мы беженцы здесь:
эмигранты, стрпени, –
господа, не бог весть.
Набирайся терпенья.
Повезёт – продавай,
убирай, мой посуду.
Это твой каравай
и везенья полпуда.
Привыкай, обживай –
здесь всё строго и пресно,
но похоже на рай, –
Прага – дивное место.
Карлов мост, Пражский град
и в сиянии Влтава.
Этих улиц фасад –
пышной древности слава.
Разомлевшие клёны,
черепичные стрехи...
И смотреть не влюблённо
могут только лишь чехи.
Номинация «Эмигрантский вектор»
* * *
Такой глубокой, острой ностальгии,
испытанной в Донецке по Донецку,
второй раз пережить мне невозможно.
Мой город был живой, богатый, звонкий.
Там протекало моё детство, юность,–
их аромат, всегда пьянящий, тонкий,
сквозил мне в каждом встречном переулке.
На каждом мне знакомом перекрёстке,
в пятнистом тополе, в скользящей быстрой тени
цвело всё то же, что я видела подростком,
и проплывали памяти виденья.
Меня роднило с городом былое.
Под действием какой-то жуткой силы
мой город стал убогим, депрессивным,
и поселилось в этом что-то злое, –
и я не узнаю, не узнаю...
* * *
Всё хранит навсегда моя память:
дом, ещё такой тёплый, обжитый,
дом, всегда простодушно открытый,
полный шума и детского смеха;
где сидела я с учениками,
коим пылко желаю уехать
хоть куда, но подальше от смерти...
Всё хранит навсегда моя память,
Покидая свой дом на рассвете,
я не знала, что больше руками
этих стен мне коснуться не светит.
Всё хранит навсегда моя память,
никуда от неё мне не деться;
она ранее значила много,
а теперь моя память как орган,
что-нибудь наподобие сердца.
Я учусь теперь жить по-другому.
Когда в Праге, здесь, падает с неба
белый снег, я скучаю по дому,
и душа просит зрелищ и хлеба.
