ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2025. Поэтический конкурс «Эмигрантский вектор»
Номинация «ТАМ»
* * *
По полустанку лето бродит - тихо,
как странник, возвратившийся домой.
И, волочась с дырявою сумой,
он тополиным пухом крошит. Прихоть
ему, очнувшемуся ото сна
среди полупустой платформы душной -
глазеть на мир и, щурясь простодушно,
припоминать былые времена,
не изменившие тут ровно ничего.
В буфете дремлет продавщица чая,
воркуют голуби и тишина такая,
что, кажется, уже давным-давно
сюда не приходили поезда
и чемоданной суеты реченье
не нарушает тишины теченье.
Но странник тот, покинув города,
стоит среди провинции глухой,
в ладони ловит шерсть овец небесных
и этой жизнью, тихой и беззвестной,
он совершает оборот земной.
* * *
В сон мой предутренний бабушка снова пришла.
Спрашивала, как дела тут у нас. Все, как водится.
Как там Сережа? Как Олечка? Не родила?
А Ивановы по новой, похоже, расходятся?
Хлопало рамой забытое кем-то окно,
дуло под дверью, и бабушкин голос надорванный
был неразборчив. Но что-то простое, одно
мне не давало проснуться. И бабушка в сторону
тихо сказала, что будет холодной зима.
Надо бы розы на даче накрыть, только некому.
Были бы силы, взялась бы за это сама.
И замолчала. Своею рукою некрепкою
неторопливо, как прежде, меня обняла,
молча пошла между трав, молодых и некошенных.
Ныло под ребрами. Мелко дрожала скула.
Слово, застрявшее где-то внутри, как порожняя
бочка, гудело во мне, но без силы сказать,
сдвинуться с места, догнать, возвратить, и, напрасная,
мелко рябила с луной утонувшею гладь
темной реки, и тропа, и скамейка, безглазая
таяла ночь, разрывая прорехи у сна,
пахло и мятой, и сыростью дачной, и просинью
хмурого утра, могуче скрипела сосна —
гибкая мачта уже надвигавшейся осени.
Сон оборвался. В забытое кем-то окно
дуло. И только на даче, давно уже проданной,
все еще теплился свет — там смотрели кино,
может быть, пили из кружек, и чайными розами
пахло, и неторопливый ночной разговор
все оборачивал вспять, и в его круговерти
кто-то входил так знакомо и сквозь коридор
нас, как детей, уводил за собою в бессмертье.
Номинация «ЗДЕСЬ»
* * *
Берлинский дождь бубнит уныло,
течет за шиворот души.
Постылый день. В нем все постыло.
Простыло, сколько не дыши
на запотевшее пространство,
на неразборчивость строки -
все это только самозванство,
расплакавшиеся стихи
над суетой зонтов раскрытых,
картавой речью, каблуков
картечью на брусчатках, сбитых
столетней давностью. Таков
чужой февраль в чужой столице,
где, пролетая в тучах, лик
того, кто правит в колеснице
обыкновенной из квадриг,
промок, загнав коней изрядно
над строем лютеранских крыш,
но мчится, мчится безоглядно,
такой крылатый. Ты сидишь
в кафе, укрывшись от ненастья,
совсем как пария, один
среди дождливого всевластья -
и безъязык, и нелюдим,
и никому не нужный, лишний.
Но, досидевшись допоздна,
один услышишь, как по крышам
чужая шествует весна.
* * *
Первородность вещей исчезает, как смысл перевода,
и разбуженный памятью привкус чужой правоты
за окном проплывает изнанкой надцатого года,
и маячит, как Дельфт, золотой, предзакатный. А ты
сам теперь, как подстрочник - без вздоха, без всхлипа, без голоса,
как внезапно прервавшийся, прежний, но нужный глагол
толмача, оставляешь взамен лишь страничные полосы
и метафору счастья, бесславно ушедшую в стол.
Вот и все. Вот и все, что осталось от прежней отваги.
Ты проснешься в несбывшемся сне, в незнакомом краю
терракотовых крыш, где не будет чернил и бумаги,
и привычного голоса в иноязыком раю,
где и ты дочитаешь до корки учебник природы
и, вобрав за страницей страницу в отчаянный вздох,
где вчера еще были открыты небесные входы,
и манил, и манил за собою неназванный бог.
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
* * *
А на балконе - продавленный стул,
книга, стакан недопитого чая,
где-то с вокзала - стихающий гул
южного скорого, что уезжает.
Кто-то в вагоне, качаясь, уснул
или мечтает
о половодье великой реки,
белых песках и распаренном зное.
Там твои мальвы, как старики,
молча кивают, и небо такое
нежно-застиранное, и шаги
в тихом покое
комнаты, пережидающей зной
мира другого в томлении света
и растворенном окне, над рекой
ветры степные и, кажется, где-то
в дне перевернутом ты - не со мной,
в царстве у лета
все еще дышишь тем прошлым, куда
мне не вернуться уже, не согреться
снова, как в детстве, и только вода
определяет мое несоседство
с миром, в котором уже никогда
мне не вглядеться
в след твой прибрежный, лишь тихая гладь
мерно несет отражение света
где-то, где больше тебя не сыскать,
не отобрать у безмерного «где-то».
Чай остывает, и нечего ждать
больше у лета.
* * *
когда к вагонным стеклам липнет снег
похожий на застиранную марлю
и время как усталый имярек
бормочет что-то медленное к марту
готовясь словно изморозь к дождю
всем кажется вот-вот и мы приедем
туда где я еще наивно жду
чего-то но случайные соседи
мы едем едем креозотный дух
чадит по стенам тамбура пустого
где проводник простуженный пастух
смолит с попутчиком за словом слово
спасая от заснеженной тоски
но вопреки колесным перестукам
за стенкой кто-то мается не спит
и в ресторане пахнет скисшим супом
а мой сосед усталый пассажир
глядит в окно и взгляд его печален
как будто зная наш ориентир
он позабыл простую часть начальных
маршрутных данных странно как у нас
в купе то духота то стынь такая
что сонный проводник в бессонный час
сбиваясь с ног несет стаканы с чаем
а мой сосед сойдет на полпути
рукою не махнув и в снегопаде
в конце концов исчезнет не найти
уже того кто скажет правды ради
зачем нам эта странная езда
ночная над заснеженной равниной
которая не станет никогда
всеоправдавшей этот путь причиной
и только снег как вечности помол
летит в окно и тают хлопья где-то
на дальней станции где будут дом и стол
когда мы наконец приедем в лето.