* * * Морская соль. И пена. Пыль. И камень. И нет границ, и время замирает. И все во всем взаиморастворимо. Земная твердь творит рельеф подошвы. Вздох неглубок, чтоб не обжечь гортань и слово испаряется мгновенно. Здесь не хватает щедрости для глаза - Посмотришь вдаль, а взгляд упрется в небо. И нет границ. И время замирает. * * * Пусть вино отстоится и выпадет горечь в осадок, и Всевышний сочтет, что уже ничего не исправить… Меня к жизни воротит слепых твоих губ прикасанье Из единого корня лекарство растет и отрава. Встречи нам по плечу, а прощанья – привычней чем встречи Время в стаи сбиваться и силы копить для отлета Пусть листом календарным наш путь никогда не отмечен – расписанье у птиц поточней чем у Аэрофлота. Что нам лоб утруждать – рассуждать о награде и мести на любую измену найдутся наряд и управа встречи и расставанья, как узники связаны вместе Из единого корня лекарство растет и отрава. пусть вино отстоится и выпадет горечь в осадок и зерно умирает, чтоб в будущем снова родиться встречи и расставанья, как узники связаны вместе И пробьется отросток сквозь землю зеленым побегом … * * * … А если постараться и втиснуться в минувшее мгновенье? И в железобетонных пасторалях Провидеть кровь, текущую по венам? Прозрение – как рана ножевая, быть гением – великая нескромность. Отечество! Врагу не пожелаю Такой любви, соседствующей с кровью. И разобравшись с этими и с теми (о пряный изыск страсти без пощады!) от пыток коммунального застенка до рандеву на лестничной площадке – мир волен над собою лишь отчасти, а будни отличаются от сути по признаку страдательных причастий… А время все учтет и все рассудит, все запятые по местам расставит, оформит розыск и приход с повинной… Потом возьмет поэтом на полставки. И богом. На другую половину. Цена любви? Но почему так много? За слабость – крест и плаха за оплошность? И тысячи сапог шагают в ногу, в свободу, как в отдельную жилплощадь. Где словно в сказке жили-поживали И слушали, как дождь стучит по кровле… Отечество! Врагу не пожелаю Такой любви, соседствующей с кровью. * * * Сударыня! Вы мне… Но это осталось в минувшем столетии: взгляды украдкой, таинственность сада, гравюры на стенах… А здесь – февраля телеграфная краткость от рукопожатия и до постели. От первого и до последнего года, а я – лжесвидетель, что жив и поныне на Страшном суде присягну в чем угодно, как в детство безумно впадая в гордыню. И коль покраснею, то лишь от досады, что плохо соврал – слишком правдоподобно: гравюры на стенах, таинственность сада и дождь за окном – плагиатом Потопа… И жалкою речью, и празднеством скудным, богов коронуя то старых, то новых расцветкою флагов пятнадцати республик и скольких – не вспомню уже – автономных Вселенскому хору что толку перечить? Не перекричать сотен глоток осанну и напрочь забытая формула речи почти ежедневно выводится заново ТРИУМФАТОРЫ Пришли. Отреклись от ошибок. До жен дорвались и вина. И с жадностью осушили победную чашу до дна. но выживший слезы не скроет и с места ему не сойти густою венозною кровью отмечены наши пути и уши заткнувши от воя всех труб протрубивших отбой, услышали – Мир тебе, воин! Тебе и убитым тобой. мир памяти телу и праху но вечна времен кабала и дышим не воздухом – страхом с осенним дождем пополам но выживший жить не устанет какой еще казнью пугать? лишь пальцы до хруста в суставах все тянутся к горлу врага… СЛУЧАЙ ВОВСЕ НЕ ФАНТАСТИЧЕСКИЙ Я пил вино в заботах и печалях, имел, как говорится, бледный вид… Но тут мне в дверь внезапно постучали. Открыл. Смотрю – красавица стоит. Футболочка с эмблемой «череп-кости» и импортно-фирмовые джины… Оторопело приглашаю в гости (добро, что дома не было жены!) И шутка оборачивалась явью, И суеверья были ни причем… Она вошла. И закурила «Яву», и повела божественно плечом. И для знакомства протянула руку, горячую. Какой тут, к черту, сон!? - А, понимаю, ты все ждал старуху? Беззубую? С заржавленной косой? И так захохотала озорно, что в доме электричество погасло… И понял я, что смерть пришла за мной, Но я ее ничуть не испугался. Коль это – смерть, то в чем, простите, горе? Такую пожелает и любой! К тому ж она сказала мне: - Григорий, я чувствую – поладим мы с тобой! Я знал, что мне остался час, не более, Но вовсе не «охватывала грусть». И мы поговорили о футболе и Бродского читали наизусть, и пили чай. А остальное – скрою. Ну, скажем так, – мы долго пили чай. (во-первых, говорить о том нескромно, а во-вторых – я обещал молчать) И вот, почти у самого порога, футболку поправляя на боку, она сказала: – Поживи немного! Я как-нибудь в субботу забегу! Хотите – верьте, а хотите – смейтесь! Но с этих пор меня – не запугать. Друзья мои, к чему бояться смерти!? Двух не бывать. Своей – не миновать. БЕРЕЗА Некому березу заломати… Тот след хранит высокая трава я только на секунду задремала, а он прошел и ветку обломал… - Ну почему же, милый мой, так мало!? Над миром – полудождик, полуснег, а я опять томлюсь мечтой высокой и жду тебя в лесу чтоб по весне мне ствол ты вскрыл и всласть напился сока так пусть же поторопится весна, чтоб ты меня искал, забыв усталость… топор меня разбудит ото сна и боль настанет значит – жизнь настанет Глаз радовать – неужто все дела? Цвести и прославлять свою породу… нет, мне судьба – в печи сгореть дотла, просыпаться золою у порога Еще тепло, но по стволу – мороз благодарю последнее мгновенье за то спасибо, что из всех берез меня избрал топор прикосновением
Поэзия диаспоры
Автор публикации