Конкурс «Не бойся горького сравненья и различай добро и зло…»
Номинация «Я»
* * *
Смерть стояла, склонясь надо мною,
пульс мне щупала тонкой рукою,
как когда-то в районной больнице,
увозя меня на колеснице
в царство морфия, чрево колодца,
медсестра, перед тем, как колоться,
проверяла, живая ли вена -
все как будто обыкновенно...
Помню утро и свет непривычный,
я лежала в палате больничной,
а пылинки в луче, как живые,
кувыркались, и, будто впервые
наклонясь надо мной, откровенно
смерть шептала про чью-то замену.
Болью капало прямо в глазницы,
было сонно, бездонно, и лица
приходивших ко мне акварелью
разливались над смятой постелью...
Я очнулась. Как будто живая.
Так бывает, когда отпускает:
привкус ваты во рту и усталость,
и не знаешь, что телу осталось,
и не помнишь, куда возвращаться
из больничного плена. От счастья
загадала, что жить буду вечно
с этих пор. А в ночи бесконечной
за раскрытою дверью белело
простынею накрытое тело.
Номинация «СТРАНА»
Охотники на снегу
Субботний день. Вдоль берега реки
на скользкий лед толкает мать ребенка,
и режут двухполозные коньки
две робких борозды по кромке тонкой.
Стынь декабря. Трактирщики костры
палят и согреваются дымами,
пока в канун рождественской поры
звезда уже сияет над домами.
Голодный год. Не жди даров. И вот
не видно прихожан. Сутулый пастырь
железным ломом колет толстый лед,
прокладывая к храму путь. Напрасно.
К нему никто не приходил давно.
Народ гуляет. Зимние забавы
и хлеб им заменили, и вино.
Куда ни глянь, налево ли, направо,
ты не найдешь блуждающих волхвов.
Река замерзла. Все замерзло в мире.
Пустой овин. И съеденных коров
уже не помнят местные в трактире.
Пропащий век. Охотники ведут
собак изголодавшуюся стаю.
Добычи нет. Но там, в деревне, ждут
и о беде такой еще не знают.
И сумерки бессмысленного дня
густеют над заснеженным селеньем,
и люди, жадно греясь от огня,
не верят в чудо своего спасенья.
Номинация «ПЛАНЕТА»
* * *
Бессмертие царит, как корабли,
Входящие в скучающую гавань,
И всё вокруг, докуда ни пали
Из арсенальных пушек, чистый саван
Окутывает вместо парусов.
А смерть скучна, надорвана, надменна
И управляет стрелками часов,
И никого не выпустит из плена,
Покуда мир из склеенных страниц,
Из тлена, из тоски библиотечной
Не воплотится и покуда ниц
Не упадут грядущие столетья.
Ну а пока еще дрожит строка,
И маленький Петрарка служит мессу,
И Вильям пьет свой эль (наверняка
Он просидит всю ночь), и зимним лесом
Еще владеет утра тишина,
И спит еще Дантес в своей постели,
Еще Марина не обречена
И Осип, Иосиф, Йозеф. В самом деле,
Какая разница, что пишут на листках
И для чего стократ марают слово,
Пока в английских модных башмаках
Заходит кто-то в Англетер, и ново
Его американское пальто,
И женщина его жива. Как долго,
Как долго длится время, где никто
Не выживет, не выдюжит! Без толка
Искать бессмертное в посмертном. Я
Иду на свет. И там, в пространстве зыбком,
Еще не знает имени земля,
Рожденная колумбовой ошибкой.