Стихи

* * *

Не знай ничего про осень, смотри — этот лист о ней
Даже не слышал вовсе –  утром, что все холодней, —
Проснется, зашепчет слабо: это болезнь, озноб,
Желтым пятном ляжет набок, мокрый покажет лоб,
К ветке руки потянулся –  кровь-то течет еще?
Запястье, провалы пульса, слабой ниточки счет.

Зеленой радости всплески, – неба чаши полны,
Август стоит в перелеске на цыпочках тишины.

Первым желтеть не страшно: это озноб, недуг,
Ночная тянет рубашка, слуха тяжелый стук.
Света холодные пятна, влажного ветра чулок –
Тем, кто живет без возврата, счастья не знает срок...


ТРАВА

...Что вся твоя жалость – жалость травинки к траве,
Стебелька колебанье, едва различимый шорох,
Когда слишком тесно – огромные, голова к голове,
Навзничь ложатся, и воздух – из пыли и пороха.

Прильни к сутулой спине, шепчи, касайся его сукна, –
Слиться хотело с травой – да кровь тяжелей оказалась, –
Разве зачем-то еще эта тихая речь нужна,
Разве кому-то еще нужна эта жалость? –

Если ни памяти, ни имен, – плач листа по листу,
Объятье травы с травой на исходе сухого лета,
Утешь его, прошепчи: имена как трава растут,
Молча касаясь друг друга, – ты еще слышишь? – где-то...


СЕНТЯБРЬСКИЙ БИЛЕТ

Ненадкушенный запах яблок.
Ожиданья смеркается зал.
Отъезжающий беспорядок,
Сентября опустелый вокзал.

Вот прощаются, на перроне
Оставляя воздух пустой,
Еще теплящийся, вороний,
Еще яблоневый, густой,

Но смеркающийся без боли.
И ты знаешь, что там, во мгле,
Каждый лист в дрожащей ладони
Твой измятый прячет билет.

Им так страшно, не знающим срока,
Попрощаться с тобой навсегда.
В теплом небе глядит на дорогу
Удаляющаяся звезда...


СТИМПАНК

Дряблого неба сдувшийся монгольфьер
Пригороды цепляет потрескавшейся коростой
Лаковых луж, нитями дождика, в выдохе полусфер,
Словно осени небо свое не по росту.

Где-то сбоку из расплетающейся корзины слив
Выпадает солнца мрачный воздухоплаватель,
Словно в себя приходя возле самой земли
Бормоча облегченное «Слава те...»

Вот и время вопросов, слетающих невпопад,
Словно листья с последних дождливых веток
Летчик вдруг опускает туманный взгляд
И все медлит и медлит, и медлит с ответом.

Торопись расспросить, ведь серебряной лодочки Ра
Подступают высоты, долготы мороза и даже
Соберешься ли крикнуть – лететь – или тут умирать? –
Промелькнет, улыбнется, не скажет, не скажет, не скажет...


ПРОЗРАЧНЫЙ

И теперь уже – если между тобой и окном –
Головы не опустишь, не отведешь глаз,
Вот и я стал прозрачным, тающим тонким льдом...
Подожди немного – я превращаюсь в газ.

На неслышный ковер в этом комнатном жидком тепле
Словно пепел из белой руки твоей – тишина.
Смотришь, как вымерзает дыхание на стекле,
Как уходит жизнь, осторожно ломает стекла зима.

След часов на когда-то ослепшей от лета стене –
Там наверное утро уже, гарью пахнет рассвет,
И стрелки еще восклицают, волнуясь: «не!..»
Там где тени их отчетливо отвечают: «нет.»

И теперь напоследок тепла... – ты вдыхаешь белый дымок,
И наверное — я еще убываю на треть,
Поднимаясь под снежно светящийся потолок,
Ты не двинешься, продолжая смотреть...


* * *

Читай, читай поземки быстрый росчерк,
Кириллицу кустов, кричащих на простом
Наречии. Читай синиц подстрочник
В заснеженных ветвях над горестным листком –

Стремительно и зло, и слушая, и слыша:
Тебя сорвать уже протянется и вот... –
А снежная рука стирает снова пишет
Мгновенье длится горькое, живет.

И ледяная пушкинская пропись
Тебя ведет надежней и скорей
И восклицания следов твоих заносит
В страницы беглых белых словарей

Мы встретимся на этом повороте
Сойдутся буквы, совпадет число
И завещание в разорванном блокноте –
Дыханья непростое ремесло...


* * *

И в чем моя вина?.. – На станции печальной
Вода на проводах, билеты на снегу –
Пора, пора... А я последней тайны
И глаз ее постигнуть не могу.

Протянутся к стеклу – горючих улиц пальцы
А там, в купе, в оглохшем сердце шпал –
Немым стеклом уже не отозваться
По плечи срезанным – уж дольник зашептал.

Но вздрогнет – и тогда – в каком-нибудь случайном
Лице: Что – в никуда, что дверец крепок хруст –
Не холодом земли – всея земли печалью
Не разомкнуть сведенных снегом уст.

Лишь теплый слой стекла, оплавленный ладонью,
И огонек растерянный – как будто бы отняв
От раны лоскуток, – протянут изумленно
И страшные глаза поднимут на меня...


СНЕЖНАЯ РЕЧЬ

И когда умоляешь снег наконец пойти,
(Снежный голод с обрывков газет ледяную догложет кость) –
Вдруг повалит – словно толпа слепых на пути,
Ткнет в оседающий лед свою белую с хрустом трость...

И прохладные руки в равнодушьи пройдя по лицу,
Нащупают губы, прижмут ладонь, прочтут по складам –
И пойдет от глухого слепца к глухому слепцу
Тихая речь моя по неслышимым проводам

И примнится – там, за последней снежинкой – там –
Затрещит в наушник испорченный телефон
И поднявший трубку едва разберет слова
Благодарности и любви — за снегом не разбирая имен…


* * *

Казалось бы, уже не лет... –
Страниц не более десятка,
Но словно вложена закладка,
И книга – на твоем столе.

Там я – застигнут на краю
Отсрочкой, жизнью, остановкой,
Я, растерявшийся, неловкий –
Не-чтенью должен твоему.

Тому, что в солнечной дали
Там – что-то дрогнуло проститься
Закрыта горькая страница
И болью душный день облит.

А в книге – странный смутный долг,
И зимний вечер, и закладка,
И белый, невесомо сладкий
Угомонившийся снежок,

И дома старая стена
И мерзнет у окна синица...
И может быть, моя страница
Уже не будет прочтена...