Стихи

Надя Жандр внимательна к деталям окружающего мира, она присматривается к жесту, угадывая его содержание, она слышит молчание. В её стихах встречаются «неправильности», которые плотно вбиты  в строку, побуждая не к их «исправлению», а к их приятию: так сказалось. Свежесть и лирическая открытость отличают её строки тем разным, «что может щекотать ладони муравой…»

                                                                                                                                            Д. Ч.

 

* * *

 

То разное, что может щекотать

ладони муравой да муравьями, –

земля, земля, безлюдна благодать

полей, и одиночество касаний –

 

по пальцам гул, великий тяжкий зной

вливается – и на губах запёкся,

ты слово позабыл, и – медленный запой

в гуденье пчёл, в зиянье чёрном солнца.

 

И вот – лежишь, иль, может, полетел –

ковыль туманов, бред деревьев сонных –

средь бела дня падение в удел

бездонной ночи и цикад стозвонных.

 

Ковш перевёрнут, небо, ветер, свист,

– отдельны блики звёзд, стекла, цветов ли,

над купами твой ярый взор горист,

на глубине – что обморок медовый

 

забыл, растаял… Зеркало светил –

монета лета, звонкий перевёртыш,

глядишь – и жребием в руке застыл,

песками времени истёртый.

 

 

* * *

 

Ляг на песок головой к волне,

солью нахлынув, она нашепчет:

время – бездонно, оно лишь лечит

раны во сне.

 

Силой возьмёт, унесёт далече,

скальпелем нежно откроет зренье –

видь под водой: плавно-шагреневы

тени беспечны.

 

А  наверху бьются осколки,

режут лучи водяную плоть,

пляшут, смешат и хотят уколоть –

иглы их долги.

Если захочешь, попробуй, вернись,

ринет всё небо и ляжет на плечи,

вот и задумайся, что тебя лечит?

но – берегись...

 

 

Ангел терновника

 

Спи. Спи один, через ночи, на мокром плаще.

Сердца услышишь толчки и, сперва, понарошку,

ягоды терния пробуя, вечный ничей,

солнечным соком растаешь, на звёздную крошку

 

соль променяешь, рутину, привычку терпеть,

ждать и бояться: коснётся ли вестник небесный

рыцарских плеч или ляжет тяжёлая плеть?

Плоти сиротской живой, но холодный опреснок

 

жертвенным жжением, тяжким толчком изнутри,

светом нездешним – клеймом запоздалой любови,

отрока-птицы судьбы причасти и умри,

только воскресни и стань у себя в изголовье.

 

Спи. Спи один. Ибо ангел терновника – ты,

с пальцев нектар золотой распадётся лучами,

тихо коснётся венца и возникнут мосты

между тобой и тобой. Эта сила – мы сами.

 

 

* * *

 

Замерший интернет целует тебя в глаза,

в поиске пазлов время уйдёт бездарно.

Слово ли позабыл, что ты хотел сказать,

дело ли довело, ласка ли снов угарных…

 

Празднуем пустоту, сеем сезам-сезам

губ, шелестящих лис. Дольки клавиатуры

не согревай – болей: твой шоколад – к слезам,

смайлик – чеширский бред… Знаешь, я просто дура.

 

Не забывай меня, просто: забудь, забудь…

блогеры-стервецы нам перемоют кости

им, что ни день, то ночь, что ни слова, то блуд,

что ни печаль, то смех. Пусть посмеются вдосталь.

 

 

* * *

 

И вспомнить голос. Он дрожит,

касаясь верхнего регистра,

и, словно, шелестят ужи

на выдохе, и к уху близко

 

летит фальцетом нож стрижа

в разрезе звука запредельном.

Ты что-то мне хотел сказать? –

Глубокий вздох и взгляд бесцельный.

 

И вспоминать твои глаза

цветочно в уголках щекочет.

Ну, что ты мне хотел сказать? –

Ресницы, веки, прочерк, прочерк...

 

Скольженье бусины зрачка –

то нефть играет в поволоке.

Береговая нить Балкан –

не мысли:  импульсы, истоки...

 

Да! Мысли вспоминать твои,

в сон по касательной – и мимо.

И, центробежно, на крови,

несёт челнок любви лавина

 

беспамятства, безверья, бес...

Не распознать немого слова.

Мгновение – и вот – исчез

мираж. Desipere in loco^[1].

 

 

* * *

памяти А. Ширяева

 

Отплывая туда, где тебя не помнят

ни друзья, ни враги, ни лихие люди,

где холодные стены чужого дома,

где родные и те о тебе забудут,

 

там, куда не доходят ни сны, ни письма

– нет следов искомого адресата,

нет ни дна морского, ни горних высей,

там, где горенка маловата,

 

 обернись, улыбнись и прости их грешных

– не скудеет от века рука дающих,

отпускающих память по водам вешним

ледоходом, выдохом, губы жгущим,

 

поклонись чертогам мечты – пустыне,

что, как мать, твою принимает душу,

где во веки веков и присно, и ныне

твой покой ничто не нарушит.

 

 

* * *

 

Как у рощицы-рощи седых волос,

паутиною – сеть морщин,

ты не спрашивай, что же мне... довелось..,

за рукав – реку – не тащи.

 

Я усну, и будут иные сны

на блесне метаться, скользя.

Раскидает звёздами соль луны –

отзеркалить мечту нельзя.

 

Опрокинут ковш, разливает мёд

у младенческих уст заря.

То, что было, ты, может, и не поймёшь...

хорошо... это всё не зря...

 

 

* * *

 

Ничего, кроме шёпотов за спиной,

ничего, кроме снега под каблуками.

Старый ясень дремлет, укрывшись тьмой,

и восхода преданно ждёт часами.

Только тонкий звон да метели пыль,

по коре хрустящей змеятся руны,

заискрится инеем иггдрасиль

и стряхнёт ночную свою угрюмость.

 

И тогда пожар золотой волны

ослепит леса, и под снегом-снегом

плотных туч капелью растают сны,

повинуясь ранней весны набегам.