Стихи

Поэзия Владимира Пимонова подкупает невероятным ощущением принятия жизни, её полноты и разнообразия, незыблемости и хрупкости, значимости и возвышающей легкости, наконец, её причудливости и диковинности. В этом щедро приправленном иронией поэтическом бульоне, всё бурлит, находится в движении, преображается и превращается, искушает следовать метафорическими тропами, ведомыми только самому автору. Устоять невозможно.

 

О. Г.

 

маленькие & большие

 

у страха маленькие стихи.

в них присутствуют мухи и лопухи.

в них рифмы бегают по воде.

и стихи эти светятся в темноте.

 

но есть ещё большие стихи.

они начинаются от сохи,

и упираются в небосвод.

в них нежность города берёт.

 

 

* * *

брату

 

не унять, не понять, не посеять

тихой улочки хлипкую скуку.

пал туман вместе с вечером

в девять.

потревожил облезлую суку.

и в облаенном сукой пространстве

задрожал огонёк, сожалея,

что зануда-репейник убранством

уколол близорукую фею.

 

тени нежных моих приведений

в дом стучались стрельнуть сигаретки.

только фея, забыв огорченья,

всё качалась на грушевой ветке.

 

 

* * *

                        маме

 

грустинкой ветер порошил,

печалинкой подсыпывал,

выл за окном что было сил

и в дымоходе всхлипывал.

 

и хаты трескался саман,

но не искал сочувствия.

и слёзы хлюпали в стакан,

капелью нас напутствуя

 

на жизнь в отчаянном быту,

на песнь, увы, безгласную...

и на погоду, как мечту –

безветренную, ясную.

 

 

* * *

 

весна ни строчки за душой

вовсю мартует жизнь однако

с досады точку с запятой

влепил туда где спит собака

 

зашевелилась в конуре

спросонья зарычала псина

а я небрежное тире

под крышу ласточкам закинул

 

и восклицательнейший знак

в кустах смородинных столбычит

и на пригорке просто так

трава дефиски в небо тычет

от фразы оставляю ах

уместны громкие иканья

весна родились впопыхах

стихи без знаков препинанья

 

 

* * *

Дочери

 

 зачем же, выдумка моя, я топал на тебя ногами?

 вот пластилиновый араб кромсает булочки ножами.

 вот пластилиновый верблюд трясёт горбами над подушкой

 и пластилиновую пыль себе я сыплю на макушку.

 слезу медовую твою ловлю в шершавые ладони.

 и мной придуманный Восток в ней безнадёжно тонет,

тонет...

 

 

* * *

 

трамвай травмирован слегка.

но держит путь походкой птичьей.

за воздух держится рука.

кондуктор – девушка с косичкой

 

картавит, требуя с тебя

проездной платы и пространства.

но ни купона, ни рубля

в карманах твоего убранства.

 

за воздух держится рука.

внимает слух привычным матам.

трамвай ползёт издалека,

в родные движется пенаты.

 

он полон горестью людей.

он будто пленник на веревке.

…ты будешь вытолкнут взашей

на предпоследней остановке.

 

 

* * *

 

между Москвой и небом

нет ни войны, ни мира

между Москвой и небом

радости аромат

между Москвой и небом

ангел помажет миром

между Москвой и небом

Сергиев Посад.

 

 

* * *

 

я вдохну тебя, неволя –

крепостное моё право...

сохнет во дворе тополя,

нищий ветер свищет справа.

нищий ветер. крепость – слева.

день бессолнечный, слезливый.

эти слёзы – для посева

и немного – для полива.

кандалы, колодки, цепи –

прихоть барская, забава.

и души смиренный лепет:

«крепостное моё право».

 

 

* * *

 

поначалу было фиг ли

фиг ли помнить или жить

вицлипуцли варит в тигле

мир в котором петь и пить

мир в котором есть упорство

в кипятке пищит шипит

в предвкушении обжорства

беспардонный общепит

вицлипуцли воет лает

небо всасывая в пасть

поклонись глава седая

поклонись чтоб не упасть

 

 

* * *

 

не читайте стихи в электричке

ни Хайяма, ни Блока, ни Фета

налетят вдруг дрозды и синички

на макушку нагадят за это.

и протяжные песни не пойте

в электричке не место «Аиде».

рот откроется – тотчас закройте

лишь в окошко устало смотрите.

в электричке не место субботе

в небе слева – закат помидоров

вечер умер, а вы всё живете

...и готовы убить контролёров.

 

 

* * *

 

мысль отчаянной бритвой

срежет будней печать

ты живёшь без молитвы

вожделея печаль

снежной нотой псалтири

как тебя обогреть

в замерзающем мире

ты – звенящая медь.

 

 

* * *

 

проливает вино Изергиль

промывает мозги алкоголь

оседает на лампочку пыль

пролетает по комнате моль

снова осень втирает очки

выключатель для солнца искрит

проникают сквозь дырочки

беспокойство и вечный стыд

Данко грудь как рубаху рвёт

эй кого там ещё согреть

в бедном сердце который год

продолжаю звенеть звенеть

 

 

* * *

 

нас приучали к смерти,

к тому, что жизнь ничто.

письмо поёт в конверте

и рушится гнездо.

мы – снег. спешим куда-то.

снег рухнул и уснул.

слезинки винограда

бросаются под стул.

а может, это льдинки

смерзаются в слова.

раздавлены ботинком

хурма или халва.

 

 

* * *

 

ноябрь-ноябрь небрит, разут,

покрыт коростой, подморожен.

его на праздники зовут,

а он привычно корчит рожи

тебе и мне, тебе и мне.

и, как ни странно, не тревожно.

слова застыли в тишине –

молчаньем захлебнуться можно.

уж снегом пухнут облака.

ноябрь расправил плечи гордо.

ОРВИ (привет от сквозняка!).

щекочет горло.

 

 

* * *

 

чистый лист – поляна снега

мыслей кружева

штрих-пунктиром без разбега

падают слова

 

на квадрат ладони мокрой

на твою Москву

где центральный её округ

погружён в тоску

 

гул машин. немного сзади

с шаурмой узбек

...в сером будничном квадрате

умирает снег.

 

 

* * *

 

град столичный, центр вселенной,

что мы знаем о тебе?

беспокойный, огроменный,

как звучать в твоей трубе?

нотой ля? метрошной нотой?

бить по рельсе колесом?

повороты, привороты,

Мариконе, Нино Рота –

выдыхаем в унисон.

и вдыхаем апельсинно

тёплые твои огни.

от Арбата до Неглинной

вальсом прозвучим старинным,

колокольцем прозвеним.

 

 

* * *

Светлой памяти Неле

 

небось вселенная не рухнет

хотя ангелы наверняка обалдели

ведь на твою небесную кухню

я с коньячком к тебе, Неля

закуривай скорей сигарету

дым ароматный и чуть торопливый

растворяет души, потолок и предметы

но, слава Богу, не слышно взрывов

зима-июль. всё смешалось.

херувимам нальём по рюмке тоже

у них ведь когда-то сердце сжималось

и молилось за нас: «Помилуй, Боже!»

а сейчас мы здесь, на небесной кухне.

стены побелены, полы помыты.

и звезда за окном горит, не тухнет.

и никто не забыт. и мы не забыты.

 

 

* * *

 

седьмое марта. час до пробужденья.

во сне ещё наивно, как в раю.

но мир уже готовят к преступленью,

и ангел твой у бездны на краю.

и крыльев нет. ладони кровоточат.

и яблоню качает на ветру.

бессмертие – всё мельче и короче,

как детство, что исчезнет поутру.