Геннадий Кацов. Открытый перелом. – Киев, «Друкарський двір Олега Федорова», 2022 г. – 416 с.
Изредка бывает так, что хорошо написанная книга становится вдруг безумно востребованной, но не только из-за высокой художественности и не только из-за весомости содержания, – она должна при всём при том, уже имеющемся, зацепить нерв современников... Тогда у неё начинается судьба. Кто знает, может быть, эту книгу, что я сейчас читаю, ждёт подобная участь, – ведь многое в ней задевает меня, а значит, заденет и других.
Геннадий Кацов, автор книги стихов с обманчиво медицинским названием – заметная фигура в культурной среде русского Нью-Йорка. Он поэт и журналист, ведущий аналитик местного ТВ, а в прошлом крымчанин и москвич, покинувший Советскую Россию в самый канун её краха. Я уже писал о его предыдущей книге «На Западном фронте», вышедшей в издательстве «Формаслов» два года назад. Писал с надеждой на большой литературный успех его поэтического репортажа, который он вёл ежедневно из Нью-Йорка, тогдашнего эпицентра пандемии, охваченного к тому же расовыми беспорядками. Ковид, однако, закончился, прежде чем автора настигла заслуженная слава. Но XXI век, начавшийся внезапной казнью двух Башен-близнецов, продолжает шествовать поступью катастроф, и вот уже год, как бушует следующая катастрофа – на этот раз в Украине. Да, это именно перелом истории, причём самый болезненный, братоубийственный! И вновь Геннадий Кацов, поэт с журналистской хваткой, взялся за лирико-гражданский репортаж о войне, но на этот раз не с фронта, а из глубокого тыла. В войне ракет и дронов расстояние не помеха для пристального взгляда, вооружённого постмодернистской иронией, и он различает, как – помимо разрушенных городов и людских жизней – разрушается родной язык, ставший, увы, «языком врага».
белый мрамор гласных, согласных сухой гранит,
обожжённую глину причастий, пыль деепричастий –
под органом гортани словарный запас хранит мой язык:
от боли охрипший и до хрипа кричащий
мой родной букварь – друг из детства, чьи берега
берегут следы здесь бродивших фраз, как кошек,
стал по образу, да и подобию вроде врага,
«в той зловонной камере», как писал нам юз алешковский
сам не свой, язык нынче и телится, и мычит,
подчиняясь в спецоперации воле свыше:
по приказу, в сортире глаголом готов мочить
и, блюя эвфемизмами, ехать на танке крышей
уж допит, похоже, пустой наполовину стакан
и весной распускается дуля в дырявом кармане:
больше ста миллионов ракетоносителей языка,
кои в целом мире сегодня за гранью пониманья
речь расхаркалась матом, будто мотает срок,
ржёт и лжёт, пав ниже плинтуса, став калекой,
одинока, унижена, тварь! – и в ней я одинок,
как последний глас у идущего к немым человека
В последних полутора строчках, выделенных шрифтом, нельзя не заметить парафраз из Маяковского. Mеткое выражение «на языке врага» впервые встречается у Александра Кабанова, выдающегося поэта, живущего в Киеве. Упомянутый Юз Алешковский – известный писатель и матершинник, ныне покойный. Кто автор словосочетания «мочить в сортире», далеко искать не приходится. Раскавыченные цитаты, литературные намёки, аллюзии, словесные игры сплетаются в стихах с подробной конкретикой – биткоинами, дронами, фрикативным «г», компьютерной мышью, айфоном и множеством других примет нашего «здесь и сейчас»… Всё это создаёт шевелящееся поле современной культуры, погребаемой заживо, терпящей фиаско повсюду.
ужасный век: повсюду зона риска,
где каждый мёртвый стих лежит, как камень;
похоже, время авелю записку
послать, чтоб он узнал, чем страшен каин
пора, похоже, собирать всем камни:
безухову в нелепой шляпе белой,
трём сёстрам, не продавшим сад покамест,
онегину, не занятому делом
и не представить, как идут с повинной
на свете том, где свет сегодня резкий,
встречать детей погибших с украины
толстой и пушкин, чехов с достоевским
Да что культура? Сама цивилизация сейчас на кону, на чёрно-белом поле противостояния.
конь пал, король сошёл с ума,
эндшпиль ладейный провалился:
ферзь выдан пешкой, всем тюрьма
и слон прилюдно застрелился
всё так и будет: страшный суд,
ружьё три акта красит стены,
но в декорациях найдут
шута, вскрывающего вены
худрук повесится, суфлёр
сбежит под занавес, каналья,
и вызовет на бис галёр-
ка фирса монолог в финале
Так ли всё черно-бело в драме нашего века? Кому предопределён шах и мат, и не забудут ли человека? Конечно, в поэтической многомерности угадать трудно, счастливый ли это конец… Для кого-то из противоборствующих – может быть, да. А книга хороша, стихи в ней интересно написаны, они богаты образностью, парадоксами, красочными речениями, сильны гражданским чувством и вдохновлены высшим императивом в уме и в сердце.