Александр Самарцев. Легион. Книга стихов. – Израиль, Издательство «Книга Сефер, 2024. – 82 с.
Новая книга Александра Самарцева – хроника разлома между двумя народами, которые принято было называть братскими. Безусловно, ментально сложнее всего сейчас тем русским людям, у которых есть украинские корни. К числу таких людей принадлежит и автор «Легиона». «Встал с колен – опять война / извивается насквозь / по-миражному слоясь / родина – земная злость / занебесная напасть», – с горечью сообщает поэт. Сложносочинённые стихотворения Александра не блистают пушкинской лёгкостью. Но в них присутствует своя музыка сфер. «Он очень сложный, но очень талантливый и самобытный» – так сказал об Александре Самарцеве его тёзка, поэт Александр Мельник. И с этим трудно не согласиться.
У Самарцева выработался с годами свой стиль, который сложно с кем-либо спутать. Такая поэзия требует от читателя духовной работы. По степени сложности стихи Александра близки к работам метаметафористов. Однако творческий метод у Александра – совершенно другой. В стилистике Самарцева обращает на себя внимание такая особенность: если есть выбор между устаревшим вариантом слова и современным, Александр непременно выберет устаревшее. Вперёд – к Ломоносову, к Державину, а то и к Тредиаковскому! В результате у Самарцева архаика становится новым авангардом, что не удивительно, поскольку новое – это хорошо забытое старое. Например, он часто использует в стихах архаичные формы деепричастий.
Когда читаешь стихи Самарцева, возникает ощущение, что некоторые логические слова у него пропущены. Семантические лакуны не только убыстряют ритм стихотворений, но и творят «высокое косноязычье» поэтической речи. Речь о трагических событиях не может быть плавной. Я несколько раз слышал, как Самарцев читает свои стихи, и у меня сложилось впечатление, что по темпераменту он – холерик, а по образу жизни – пассионарий. Но не могу сказать, что это напрямую вытекает из его стихов. Стихи у него, как мне кажется, достаточно сдержанные, взвешенные и философски наполненные. И, несомненно, это поэт длинного дыхания, тяготеющий к крупным формам, что мы видим и в «Легионе». Хотя в последнее время у него наблюдается тенденция к увеличению количества стихов небольшого размера.
Почему так названа новая книга Александра Самарцева? Название «Легион» представляется мне очень удачным. Во-первых, оно – военное, а многие стихи из новой книги, так или иначе, связаны с боевыми действиями. Во-вторых, здесь читается библейское «имя им легион», с полупрозрачным намёком на царство бесов. В одном из стихотворений «Легиона» читаем: «раскорчёван огородик / грейдерами октября». И, кажется, я понимаю, о чем здесь речь. Октябрь 1917 года – первая в истории России успешная революция. Она настолько переформатировала страну, что последствия мы расхлёбываем и по сей день. Во-первых, тёмные силы пришли как светлые, положив начало использованию в политике «переворачивания символов». Во-вторых, успешная революция показала, что можно насилием добиться успеха. Готовность идти войной на единоверцев – несомненно, в новейшей истории берёт начало отсюда.
Эмиграция в теперешних условиях, по мнению Александра Самарцева, будет только шириться: «не клином клин а всё же потянулись / приросшие сорвутся и они / когда уже нельзя без суетни / по-компанейски длить и прятать юность». Вопрос, конечно, философский и спорный, и каждый отвечает на него по своему разумению. Всё зависит от самого человека. «Человек – мера вещей» – говорил современник Сократа и Платона Протагор. Кто-то чувствует себя свободным и в тюрьме, например, тот же Сократ. Можно говорить разве что о тенденциях, а они, пожалуй, не очень утешительные. И здесь, конечно, Александр Самарцев прав. Кому-то проще сохранить себя, уехав из страны. В случае с Александром я могу судить об этом разве что по его стихам. Если стихи свободны – значит, он поступил правильно, отважившись эмигрировать.
Самарцев настолько уверенно чувствует себя в любимом деле, что не боится петь даже с чужого – пастернаковского – голоса: «свеча горела на окне / стекло коптило / с деревьями наедине / как бы уныло / не помня кто её принёс / и для кого там / излит малиновый мороз / ветвясь по нотам / здесь всё двоится но двоих / след слишком скуден / пружинный он пока притих / огнём в сосуде / теснится свечечка свеча / маяк цитаты / не рты которые крича – / сердца зажаты / разрывом треском всех и вся / неприкасаньем / спасаться вредно спать нельзя / но мы настанем».
И ритм, и образ взяты у Бориса Леонидовича, но, согласитесь, уже где-то со второй строки о Пастернаке мы забываем, воодушевлённые словесной магией Александра Самарцева. Здесь происходит, на мой взгляд, некая десакрализация текста Пастернака. Волшебство ночи любви уступает место совершенно другим мотивам. На мой взгляд, свеча у Самарцева горит потому, что в осаждённом городе нет света. В сложных стихах Александра многое строится на читательском домысливании. А вот ритм у Самарцева – как правило, самый простой. Он не играет у Александра ключевую роль. Стилистика у поэта строится на других вещах. Рифма – да, очень важна. Многие тексты Самарцева написаны короткой строкой с частыми рифмами. И парадокс восприятия его стихов заключается в том, что при внешней простоте строки достигается предельная насыщенность образами, сложность текстов и даже их герметичность.
В новой книге поэт ставит духовно-экзистенциальные вопросы, крайне важные для текущего момента. Быть или не быть? Этот шекспировский вопрос вновь актуален, разве что смерть может принимать разные обличья. Порой отсутствие тоже сродни смерти, когда нужно действовать: «Если не перемочь / нет здесь нас просто нет». Отсутствие у Самарцева противоположно жизни. Даже не «настоящей» – просто жизни. Любой жизни. Должен заметить, что само время сейчас – достаточно закрытое: чёрное притворяется белым, белое – чёрным. Нет ничего очевидного, кроме голоса собственного сердца: «Где взять отмазки веские / бэкграунд без пятна / мы все теперь не местные / хоть и не всем хана».
На страницах этого же номера «Эмигрантской лиры» опубликованы материалы дискуссии об эзоповом языке. Казалось бы, у бывшего москвича, а ныне киевлянина Александра Самарцева нет экзистенциальной необходимости его использовать. Ан нет, у поэта сплошь и рядом – иносказания. Что это? Зачем? Ясно, не потому, что автору кто-то угрожает. Очевидно, это элемент его поэтики. А поэтика – это привычка, от которой сложно избавиться. Если ты начал писать определённым образом в одно время, тебе уже сложно изменить свои установки и ориентации в другое время. Ещё, видимо, поэт использует эзопов язык и недоговорённости для того, чтобы читатель потрудился догадаться, о чём идёт речь. Например: «вечность ли подряд два срока / под контракты сатане / больше некуда спасаться / кроме нежности насквозь». Кто догадался, о чём это – молодец, значит, у него высокий IQ. Можно сказать, что стихи Самарцева повышают самооценку его читателей.
Обычно авторы используют эзопов язык порционно, вкраплениями. А вот у Александра Самарцева порой эзопов язык идёт в стихотворении с первого и до последнего слова. Речь у поэта многослойная и «затухающая»: она словно бы стыдится прямоты и постоянно сворачивает на окольные пути-дорожки, на «дублёры». Хорошо ли это? Для поэзии Самарцева – безусловно, хорошо. Вместе с тем, в такой стилистике поэт откровенен до предела. «Поэзия – слишком кожа», – признаётся Самарцев. Это не кредо, это – данность. Хочу пожелать автору не сворачивать с избранного пути и продолжать радовать нас новыми стихами.