Николай

Проза поэта – всегда в некотором роде эксперимент. Проза молодого поэта – эксперимент вдвойне. Максим Глазун – поэт уже сформировавшийся, пишущий много и яростно. Его поэтика – эклектическая эстетика сопряжения, казалось бы, не пересекающихся языковых пластов, балансирование на грани китча, пересмешничество, любовь к грамматическим вольностям и просвечивающее сквозь формальные игры сдержанное сочувствие и сострадание ко всему, что живёт и дышит – это же вы найдёте и в его прозе. Рассказ «Николай» представляет собой ещё одну попытку отразить детское сознание, которое двоится и даже троится у нас на глазах; мир взрослых наползает на него со всех сторон одновременно, рискуя раздавить, при этом остранённая авторская речь бесстрастна и одновременно деформированна – и всё вместе напоминает замурованный бетонным настилом крохотный ручеёк, который пытается, пробиться наружу – он пробивается долго, напряжённо и мучительно. Странным, парадоксально изогнутым путём, этот источник всё-таки исхитряется выбраться на свободу.

Ольга Аникина

 

Жизнь – как коробка шоколадных конфет.
«Форрест Гамп»

Он куда-то бежит, кажется, на работу, по оранжевому от рассветного солнца мокрому асфальту. Мимо взрослой поликлиники, мимо детской поликлиники, куда-то не туда, к отшибу города, к парку, перетекающему в лес. Что ему там нужно? Он бежит и бежит, мимо сцены, на которой по выходным выступают местные коллективы, не допускаемые к большим праздникам и центральной площади, мимо полянки, на которой лежат бутылки и прочий мусор, если повезёт, в пакетах – добегает до кустов и утыкается в край земли.

Одет в серый деловой костюм, да и сам он выглядит очень делово и серо. Стоит в кустах, у края земли, но ему кажется, что где-то там работа, где-то там дальше, словно в нём навигатор сбился и показывает в тупик. Он не может стоять на месте, но куда идти – непонятно; он бегает кругами между кустами, по бутылкам, пока не выматывается так, что падает, не имея сил на что-то большее, чем крик. Он кричит и кричит.

С криком Коля вскочил с постели, уже смутно помня содержание сна. Напротив него в дверном проёме стояли родители, мать со стаканом какао в тонких руках. Она дребезжащим голосом нерешительно произнесла: «С днём рождения». И за ней повторил отец. Стакан был поставлен на стол, и Коля остался с ним наедине.

Никто не захотел обращать внимание на поведение Коли, чтобы не создавать из этого событие: сегодня у Коли было другое событие. Он заметил, что на закрывшейся за родителями двери висит его новая одежда – на крючке, на вешалке, как положено. Возможно, придётся до неё прыгать. Крючок папа вбил недавно и слишком высоко, но Коля не подал виду, сказал, что как раз, и все поверили. Коля утешал себя, что это на вырост, но пока – прыгал или использовал стул «для повышения своего роста».

Уже скоро лето кончится и Коля пойдёт в первый класс. Ему столько о школе рассказывали, что он не чувствует страха перед будущим, новыми друзьями и учителями, так как в детский сад он не ходил, мама его мариновала дома, с шести представляла ему школу во всех её сказочных счастливых подробностях, и Коля повёлся, да и концепция лжи ещё не поселилась в его голове – он верит в Деда Мороза, в президента, в Бога, и во всё, во что можно.

Мама повесила на дверь: одну красную футболку с надписью на английском, одни синие, но не сильно, джинсы, два чёрных носка, одни белые трусы. Именинник придвинул стул к двери и с важным видом снял вешалку с крючка, чуть не упав при этом: трудно балансировать с ношей. Быстро слез, кинул вещи на диван и стал к ним присматриваться. Вроде и хорошо, но хотелось бы подарок получше, чем новая одежда и какао, которое, кстати, остыло, да и не очень сладкое.

Коля пил какао и смотрел на себя в зеркало, каким он стал. «Мамины глаза»... «Взрыв на макаронной фабрике»... Давно не водили к парикмахеру, потому что в последнее посещение Коля заплакал, сам и не понял отчего, но маленькую истерику закатил, и вот теперь зарастает белыми полукучеряшками, но родители говорят, что ещё спрямятся волосы, станут ровно лежать.

А пока Коля пил какао и причёсывался большой, отцовской расчёской – это было по-мужски. Он поставил стакан, положил расчёску и оделся.

Вышел, красивый как джентльмен – так ему мама сказала. Поискал было глазами кошку – не нашёл. На столе на кухне теплились блины со сгущёнкой, Коля хищно полакомился, но обляпался. Родители промолчали.

Когда Коля понял, что произошло – было уже поздно, он уже всё безнадёжно испортил: какие-то разводы и на футболке, и на джинсах, на всём новом. Зачем он всё и сразу? И надел, и поел. Надо было хотя бы поесть, а потом надеть. Но и это бы не помогло: впереди будет ещё много еды и возможностей загрязниться. Колю намочили и немного помылили – там, где сгущёнка накапала – и теперь новые вещи были в новых, мокрых пятнах.

По телевизору шли мультики, хотя в другие дни в это время всегда шло что-то другое, какой-нибудь другой канал, который нравился папе или маме. Но не сегодня. У родителей на Колю были свои планы.

Сначала он должен был пойти в кино, пока родители отправятся обустраивать место празднования, покупать продукты – в общем, заниматься своими делами. Коле дали билет на мультфильм, о котором Коля не знал, но сразу им проникся от слов матери. Мать красочно передавала содержание, почерпнутое ей из маленького рекламного листика, увиденного в кинотеатре.

Колю довели до кассы, у него проверили билет, пустили в коридор к залам, родители скрылись, а Коля пошёл искать свой зал. Билет он держал неправильно, и когда сверял номер, насверял на 9, а не на 6. Вошёл туда, в зале сидели молодые парочки. Показывали дешёвый и по качеству, и по цене билета утренний сеанс нового ужастика. Общая атмосфера в зале усадила Колю на свободное место, своего в темноте он даже искать не стал. Он сел в первом ряду с краю и не мог охватить маленькими глазами всю картину, творящуюся на большом экране.

Впереди мелькали какие-то размазанные пятна телесного цвета, Коля не мог нащурить, как правильно на них смотреть. Наверное, копия фильма, которая проигрывалась, была тоже дешёвая. К тому же все в зале, кроме Коли, сидели в 3D-очках. У Коли не было нужной оптики, чего он не заметил, поспешно садясь. Сзади до Коли доносились чмокающие звуки, которые он иногда слышал от родителей за стеной; можно было бы обернуться, посмотреть, но он что-то ловил на экране.

Глупые разговоры и лёгкая эротика продолжались ещё минут пятнадцать. Именинник не совсем понимал, на что смотрел, и скорее даже совсем не понимал, пока не началась тревожная музыка. Он, конечно, и тогда не совсем понял, но настроение уловил, затем последовало три громких резких звука с небольшими интервалами между ними. И Коля, оглушенный, вылетел из зала, как пробка из детского шампанского – и оказался на улице.

Один.

Вернее, люди вокруг тоже были, но незнакомые – пугающие. Не пугали Колю лишь голуби и памятник Пушкину, на котором они сидели и вокруг которого сновали. Памятник был в натуральный рост, и только из-за кубического постамента немного возвышался, оттого Коле казалось, что рост у них с памятником без постамента примерно одинаковый, и Коля даже немножко представил себя Пушкиным на кубе, глядящим вдаль, с голубями на плечах.

Коля ничего не мог увидеть, да и не очень-то то хотел, он сторонился людей, играл с голубями и не отходил от куба, ждал родителей. В кино ему уже было страшно возвращаться, но не из-за самого кино, а из-за того, что обманул всех и пошёл на что-то взрослое, чего ещё и не понял, и второй раз его не пустят, и билет он найти не может.

Проходит час, но родителей всё нет. Коле уже даже кажется, что – есть. Вот этот похож папу. И вот этот. А эта похожа на маму. Но все они идут по одному, что сразу отдаляет его от мыслей папе и маме.

К нему подходило несколько хлопотливых тетушек, но Коля прятался от них за кубом, им надоедало его спасать, и они уходили. Коля думал, что он очень хорошо прячется, и только это отвлекало его от ужаса.

На его плечо сзади упала рука, Коля высоко подпрыгнул, обернулся. Это был дедушка, папин папа. За ним стояла папина мама, бабушка. В её руках была коробка конфет, что тоже порадовало Колю, но главное – семья, родные, близкие! Коля был в смятении из-за отсутствия мамы и папы, но бабушка с дедушкой тоже хорошо. «Пойдём домой, там все уже ждут».

Не стал рассказывать обо всех своих похождениях, хотя дом был довольно далеко, минутах в пятнадцати, и время на разговоры было. Но шли они молча, и каждый молчал о своём. Старики улыбались, но Коля видел только их спины. Листья как лимоны и апельсины, заметил Коля, глядя через прутья забора в сад. Коля не знал, что это сад его будущей школы.

Когда они вошли в квартиру, Коля понял, что все – это не все. Всех, конечно, быть и не могло. Но не было даже родителей. Даже кошки не было видно. Были мама мамы и папа мамы. С коробкой конфет. Дома у Коли любили сладкое – чтобы понять это, достаточно было взглянуть хоть на круглые животы дедушек, хоть на пухлые бока бабушек. Старики сели в круг, оставив большое пространство в центре и отдельный стул для мальчика. Они пили и улыбались в тусклом освещении уставшей лампочки. Тени ложились в их морщинистые лица. Падали с надбровий на глаза, в которых Коле мерещилось пламя. Они воздушно чокались.

Коля в центре внимания, вспоминает и показывает всё, что знал, рассказывает обо всех сказках и других прочитанных ему мамой книгах, обо всех мультиках, что смотрел, в итоге даже прибегает к решительному – и по одной перетаскивает все свои игрушки на показ семье. Но родители всё нет. Бабушка сказала, что они скоро будут, уже вот-вот, но это было, кажется, час назад. Может, с ними что-то случилось?

Коля рассказывает не очень подробно, с опаской раскрытия какого-нибудь секрета, которого и сам не знает. Кончились у Коли предметы для разговора, сел Коля молчать на стул.

В свою очередь бабушки и дедушки встали и сделали свой шаг, их большие, утопающие в тенях фигуры окружили именинника. «Раз... два… три»… И вдруг все хором крикнули: «С днём рождения!»

Коля подпрыгнул, и все его принялись обнимать так, что не хватало воздуха. По рёбрам с двух сторон ударили конфетами дедушки, радушно дарящие. Бабушки впились в щёки влажными поцелуями. Хорошо, что все живы.

Коля сквозь старческое причмокивание услышал шевеление в коридоре, он зажал коробки подмышками и побежал туда, чудом выскользнув.

Это были мама и папа.

В руках у них были полные пакеты, которые они с поспешностью бросили на пол, закатывая глаза и вздыхая: лифта в доме нет. Старикам тоже было непросто. Коля полез целоваться. «Не сейчас», – отговорил его отец. Коля отошёл, они разулись. Мать побежала в туалет, отец пошёл здороваться со своими.

Когда всё успокоилось и улеглось, Коля вернулся в центр комнаты, а к сидящим вокруг присоединились родители. Все смотрели на Колю, а он уже по второму кругу рассказывал, по третьему, с новыми и новыми подробностями. Время от времени звенел звонок, мать отходила на пару минут и возвращалась в комнату с новым дядей или тётей, или братом двоюродным, или сестрой, или троюродным – и так их набилось. Как ни странно, стульев всем хватило, Коля и не подозревал, что у них дома столько стульев.

Истории именинника становились всё красочнее и подробнее, и все вокруг улыбались в тенях. Но Коля не останавливался, а вечер близился. Коля помнил, что бывает, когда останавливаешься, он придумывал и припоминал, тянул время. Перед ним возвышалась гора из коробок шоколада. Интересно, гости советовались друг с другом при выборе подарка?

Наконец все загудели, зашевелились и начали вываливаться из комнаты, а потом и квартиры, с какими-то словами, которые Коля не мог расслышать, так как боялся, что праздник закончится – и не прерывал своего представления. Когда все, кроме родителей, вышли, Коля сел на стул и сладко закрыл рот. К нему подошли родители, он заулыбался. Отец положил руку ему на плечо и сказал: «Надо собираться, сейчас на поляну пойдём, к другим детям». Мама виновато улыбнулась.

Помедлив, Коля стал собираться. Но вдруг его остановила мама, обняла и сказала: «Сначала подарки». Она достала из-за шкафа большой пакет и подозвала Колю. Коля так и видел, что там, столько всего там могло быть. Он побежал к пакету. Мама улыбалась. Коля увидел жёлто-рыжий рюкзак. «Новый, красивый, а в нём ещё все принадлежности, но с собой его не бери, он для школы, там все заценят». Говорила мама, но Коле было уже не важно. Он увлёкся, к рюкзаку был прикреплен брелок с Пикачу – Коле очень понравился, он пытался отцепить, было сложно, не удалось. Мать увидела, отцепила, сунула ему в руку. Он положил брелок в карман.

Отец, уже одетый в куртку, в своих блестящих туфлях ждал у двери. Со слегка недовольным видом он держал пакеты, сказал: «Догоняйте». И пропал.

Коля с мамой собрались и пошли за папой, он шёл далеко, походил на точку, но был виден, хотя бы маме.

Они шли у взрослой поликлиники, он – у детской поликлиники. Они шли у детской поликлиники – он подходил к парку. Они подошли к парку, он – у сцены. Они у сцены, он уже на поляне пиво пьёт с другом Алёшей.

Алёша пришёл с женой Ириной и сыном девяти лет. Родители пригласили всех друзей, у кого были дети близкого к Коле возраста, от четырёх до пятнадцати лет. Позвали на поляну: пусть детишки пообщаются.

Всего на день рождения Коли пришло девять детей, из которых троих он уже где-то видел. Коля подумал, что это почти класс, и что можно легко вообразить, будто он уже школьник – и побежал к другим детям показывать им жёлтый брелок с покемоном. Родители вытаскивали продукты из пакетов и расставляли на столах-раскладушках.

«Николай!», – крикнул Алёша, оторвавшийся на секунду от пива. «Тебе, говорят, семь исполнилось!» И выпил. «Совсем взрослый стал, в школу скоро пойдёшь!» Тут отец толкнул его сзади, и Алёша повернулся к нему.

Чокались.

Мама дала Коле мяч, и мальчик пошёл бросать его в других детей. Глядя на детские игры, чужие родители произносили тосты и пили за Колю и за его папу с мамой. Дети вышибали друг друга, родители вышибали себя из себя. А Колины ещё до этого были подшофе.

Скоро начались песни и пляски, лились водка и пиво в рот и мимо, многие изгваздались. Колин папа стал уставать и всё меньше танцевал. Коля подошёл к нему, но тот лишь отмахнулся.

Когда почти стемнело, произошла небольшая потасовка, в ходе которой Алёша много кричал и толкал отца пятнадцатилетнего Славы, сидевшего у дерева и не желавшего играть с именинником и другой мелюзгой. Потасовка, конечно, была не из-за Славы, но дети не знали, из-за чего, и Коле могло так показаться, что все подрались как раз из-за Славы, и самому Славе могло так показаться, и Васе, Алёшиному сыну, тоже могло что-то казаться. Славе пришлось уйти. Не из-за того, конечно, что дети его прогнали. Просто с родителями. Да и не нравилось ему. Да и Коле уже не нравилось.

Музыка кричала печальная, родители подвывали. Колин отец уже повалился на бревно, туфли его помутнели, и его накрыли какими-то куртками. Уснул. Коле надоело кидать мяч, он начал говорить без дела, другие дети отвечали ему такими же оборванными и дурацкими фразами. Они могли отдохнуть от «физической активности», пока их разговорам безуспешно мешали взрослые.

Они, взрослые, уже разбились по парам-тройкам и танцевали свои нелепые танцы. В темноте Коле было трудно разглядеть лица или даже силуэты, поэтому он ходил от одних тел к другим в поисках матери. Он мечтал вернуться домой.

Ему захотелось в туалет. Отходить в сторону он боялся, но всё-таки нужно было найти уединённый уголок. Он заприметил куст. Таких кустов там было много, но что-то звало именинника именно туда. Когда он приблизился, ему показалось, что куст шевелится. Не зловеще, а как бы зазывно, хоть Коля и слов таких не знал. На расстоянии нескольких шагов Коля разглядел что-то светлое за мельтешащими жёлтыми листьями.

За спиной он слышал всё это время песню о каких-то переживаниях милой девочки, с иногда срывающимся голосом, что помогало ему держать себя в руках в этой темноте. Но вот уже и впереди Коля начал слышать какие-то звуки, обрывки фраз, сказанных полушёпотом. Может, просто листья шелестят.

Коля подошёл к кусту и отодвинул колючую ветку, которая отделяла его от непривычного, но приличного туалета. Сначала Коля видит голое плечо. После Коля видит голое колено. Что-то в его джинсах, кажется, шевелится. Коля видит грудь с пухлым розовым соском. Прямые, длинные светлые волосы. На джинсах Коли появляется тёмное тёплое пятно. Коля видит мамиными глазами мамины глаза. Он отворачивается. Он убегает. Вслед ему несётся: «Николай!» Но никто за ним не гонится.

Коля не останавливается. Он бежит мимо поляны, где лежит отец на земле, свалившийся с бревна. Мимо сцены, где никогда не хотел бы выступать. Мимо детской поликлиники, где часто бывал с матерью. Мимо взрослой поликлиники, где Пикачу выпадает из кармана.

Он добегает до дома, но дом закрыт. Что делать? Куда? Он – к Пушкину. Зачем? Только маленький человек поймёт маленького человека.