Сёму (Семена) Ткаченко называют продолжателем традиций метареализма и «Московского времени» (Prosodia, 19.10.2024). Правда это или нет – предоставим читателю самому решить вопрос наследования на примере данной подборки. В ней мы видим знакомых персонажей – а у кого в детстве не было кого-то подобного Жеке, узбеку или белобрысому Артёму. Причем, это не жители «дальних и печальных» кварталов Бориса Рыжего, не спившиеся романтики 90-х, а как бы люди-воспоминания из снов взрослого ребёнка, мы скорее ощущаем и дорисовываем их по мелким деталям. Поэтесса Софья Дубровская (она, кстати. тоже публиковалась на страницах ЭЛ) говорит, что Сёма «мир привычный и реальный ... соединяет с тем, что большинство из нас могло бы только представить». А если в качестве эксперимента попросить высказаться одного из представителей «неестественного интеллекта», то мы узнаем, что «стихи Сёмы Ткаченко – это очень честный, уязвимый и пронзительный взгляд на детство, юность и ускользающее прошлое. Его герои – знакомые каждому образы из двора: потерянные, простые, иногда грубые люди, с которыми автор связан болью, дружбой и ностальгией».
Дмитрий Легеза
[ПРОЛОГ] я видел картинки из детства: на каждой было лицо, что-то вроде мурала на деревянных постройках – внутри всё те же синие морды с выбитыми зубами деревья из этих зубов прорастают на кладбище за городом, где драка была, когда хоронили кого-то кого-то да я видел картинки из детства: и лица с картинок были такими, как я их помню лет-то прошло уже а всё не стареют или стареют, но грубо молчат об этом мне не расскажут хоть я и пытался их разговорить /ДВОР/ [САЙДОН] вроде узбек, я не помню совсем мальчишкой он всё равно был немного меня постарше брат его – имя не помню – ходил в музыкалку вместе со мной и на чём он играл не помню вроде узбек я отвлёкся – Сайдон был другом имя осталось столицей почти вьетнамской может пойдем во дворы попинаем мячик ты вроде с этой советской многоэтажки ты приходи до меня домофон ты помнишь даже спустя десять лет а я помню имя грипп или явь – но к тебе я тогда не вышел может теперь ты меня не считаешь другом милый Сайдон вроде узбек тишина такая [ЖЕКА] может сидит этот Жека а что мне? в детстве дрались на футбольной площадке с Жекой он обмануть так хотел пидарас бесстыжий я же был плаксой и в арке я помню плакал ты приходи до пивной где я дворник-дворник пива тебе не налью но стихов прочитаю [ПАША] вроде бы Паша я помню одно – блондин лицо пролетарское так хорошо играл в футбол [РОВШАН] толстый Ровшан потусить что ли было не с кем с мелкими вошкался клей вроде тоже нюхал кстати я был одиноким в своих привычках мячик пинал клей не нюхал и сигареты видел в зубах своих сверстников будто это гвозди, а не сигареты хотя вот что мне? толстый Ровшан, я дошёл до твоей бильярдной ты не узнал – я узнал ты нам дал бесплатно в русский бильярд поиграть и на том спасибо [ТЁМА] вроде Артём – я не помню, чтоб было имя чёрт белобрысый противный сидит наверно [РУСТАМ] не понимал – где вообще ты живёшь Рустам и почему переехал пропал с района мы приходили ко мне я брал почту а там она в смысле квитанция в смысле зовут на почту пенсия нет же не мне там прабабушка-ветеран но Украина на жизнь уделяла меньше бабушка Зина прописана с нами была боже работники почты так пишут криво я и не знал что прапрадед мой был Шамун ты прочитал Шоколадовна мы смеялись только мне было обидно ну всё пойдем вроде попили воды посмеялись хватит [ЕГОР] ну коротышка ну милый душе Егор был лопоухим да так им совсем остался в окнах твоих компакт-диски висят с тех пор как этот дом был построен в начале века прошлого ну коротышка Егрыч ты играть в футбол так не умел, что в какой-то мере красиво помнишь мы пили мне было 15 лет? помнишь ты все свои годы со школы пил? техникум помнишь ты вряд ли лицо опухло уши торчат я встречаю тебя, Егрыч если заносит судьба до родного дома [ОЛЕГ] был дураком им остался бухает много я же не видел совсем как Олег бухает зубы-то где? потерял ну какое дело мне до зубов Олега? а он всё там же плавится чем-то в засаленных деревяшках уши торчат и улыбка совсем тупая ПОСЛАНИЕ ТУРЕЦКОЙ СУЛТАНШЕ настали дни июля, шёл пожар, я был скорее жалок, как клошар, а ты была немного хороша, как девочка с причёской секретарши. но не в пример волнуется душа, дымится в беломоре анаша, отравлен был Ахмед Эсад-паша – визирь великий (назначался дважды). пролив Босфор, полмесяца луна, меня водили за нос дотемна то молодые девки, то шпана – я пил три дня – ты фишку не рубила. попал в ловушку – ты купи слона. я эту глупость выкупил сполна, краснеть заставив горе-пацана (ему шестнадцать было-то от силы). ходить спиной вперёд меня учил безумный дед – три дня я с ним и пил. в итоге за утратой всяких сил мы разошлись, как пьяные цыгане. пролив Босфор… а кто его пролил? мне кто-то рассказал, но я забыл. а ты была прекрасна, как паксил, как в Турции далёкой – россияне. ГЕНЕРАЛЫ КАРТОННЫХ КОРОБОК полковник в пыли часовой просыпает будильник картонная армия больше не знает атак в последние дни командир сам себе собутыльник а значит и друг и заклятый товарищ и враг расстрижен на голову зверски замучен в подвале от сырости армия больше не просится в бой на карте котлы и костры где солдаты сгорали и в мокрую падали землю, равняясь с землёй картонные мальчики вам ли ходить по борделям когда в городах из пластмассы объявят салют на фронте всегда так дай бог простоять две недели пока эскадрилью бумажную не пришлют на что вам война на известных полях поражений всё кончится только ещё неизвестно когда на фронте пока что без видимых изменений картонная армия с треском берет города полковник забыт разговоры без строя – отставить картонная армия – вольно, равнясь на флажок будильник для маршала маршалу добрая память стреляет двухдневным похмельем в намокший висок STILLKUNST допустим, всё это можно нарисовать: опухшего по утру от воды атлета ферзя и пешку, отца и мать но зачем мне это? допустим, попробую что-то изобразить зафиксировать на бумаге момент и прочерк может, тогда получится пережить что-то кроме строчек допустим, сделаю. вот, скажем, карандаш или идея слова, идея мата ровно ложится на лист. большего и не дашь большего и не надо допустим, всё это реально. куда-то идут часы спроси их – ответят «тик», а может быть перестанут я ничего не знаю, но подрисовываю усы какому-то хмурому историчному капитану допустим, правда становится правдой ну, в трёх штрихах я уже не уверен в рисунке, хотя волнуюсь как получится как получится как впрочем, такого не нарисуешь речь обанкротилась, видишь? печально, да вот полистай словари – в них темно и пусто деньги – фантики, поэзия – ерунда тишина – искусство TOMSKER KONZERTE я выворачиваю глаза наизнанку и вижу – вчера свет остановился в восемь часов вечера, чтобы вернуться в исходную точку лета где ты? завтра последние ушкуи отбывают в Грустину кипчаки топчут Московский тракт улица Горького покрыта татарской тенью степь глуха ссыльные выбрасывают трупы из столыпинских вагонов снежное поле охраняет сухое дерево в своей сердцевине Киров стреляет Тояну в сердце я выворачиваю глаза наизнанку и теперь не вижу ничего, кроме света * * * посв. животное, на что тебе мозги на что тебе просмоленная лодка когда вокруг ни гари ни тоски нет ничего в лесу, есть только водка которую ты пил, ты пил со мной ты пил со мной, но ты не стал поэтом легко быть другом, но какой отстой когда и другу не расскажешь это всё пусто, даже нечего сказать кто понял, тот ещё поймёт и примет и всё-таки какая благодать и кто её теперь у нас отнимет так вот в реке: теперь тонуть в реке не моветон, а веяние моды вернуться бы и сдохнуть в городке на улице знакомой до блевоты
Бумага, акварель, 20 х 30 см., 2022 г.