Айдар Гайдарович Хусаинов (27 февраля 1965, Кугарчи, Башкирской АССР), поэт, писатель, драматург, переводчик, общественный деятель. Окончил Башкирский сельхозинститут, учился на факультете перевода Литературного института имени А. М. Горького. Руководитель лит. объединения «УФЛИ» (с 2002). С 2012 – главный редактор информационно-публицистической еженедельной газеты «Истоки». Живёт в Уфе.
Фото: Рим Валиахметов.
Александр Радашкевич: Дорогой Айдар, сравнительно с недавнего времени ты возглавляешь редакцию популярного уфимского информационно-публицистического еженедельника «Истоки», единственного издания такого рода, которое, насколько я знаю, понемногу увеличивает свой тираж. Как бы ты определил его лицо на сегодняшний день и насколько оно соответствует определению «информационно-публицистический»?
Айдар Хусаинов: Дорогой Саша, я смотрю в окно, где заснеженная Уфа ёжится от холода, и думаю о том, что редкие прохожие сейчас бегут в тепло, на ходу растирая лица, спасая их от обморожения. Зато пройдёт совсем немного времени, и будет весна, и мы будем гулять, любуясь расцветающей сиренью и вдыхая небесные ароматы черёмухи, и на лицах у нас будет немножко другое выражение.
Ровно то же самое я думаю о лице нашей газеты, мне очень хочется, чтобы в нём отражалась эпоха, вот эта самая современность, которая за окном и которая у нас в сердце. Надеюсь, что именно это и привлекает к нам всё новых и новых читателей, поскольку они понимают – определение «информационно-публицистический» есть такой своеобразный осколок, оставшийся нам в наследство от предыдущей эпохи, а в целом мы – провинциальная культурная и литературная газета, в которой освещается по возможности вся местная культура и публикуются стихи и проза наших авторов, тех, кто живёт и действует сегодня. Ну и просто место, где можно встретить современных поэтов и поболтать с ними о том о сём. Я счастлив, что у нас работают в редакции великолепные поэты Александр Залесов, Алексей Кривошеев, юная София Незабвенная, что у нас публикуются такие потрясающие поэты, как Иосиф Гальперин, Галарина, Владимир Глинский, Мансур Вахитов, всех не перечислишь, все – на страницах газеты. О тебе, дорогой Саша, я и не говорю – люди ждут твоих стихов и прозы, а на прошлой неделе оборвали все телефоны в связи с твоим же интервью с Бахытом Кенжеевым. Кто-то в восторге, кто-то возмущён, а я радуюсь, что газету читают.
А. Р.: Сейчас время жеманных эвфемизмов, в заданном стремлении к стандартизации мышления люди разучились называть вещи своими именами, лишая их вкуса и цвета. Например, цыган во Франции называют «люди путешествий», и это не шутка. Так вот, минуя новоязовский термин «региональный», мог бы ты обрисовать специфику провинциальной литературной жизни, а именно уфимской, её атмосферу, пороки и, возможно, преимущества?
А. Х.: Мне нравится поговорка «Здесь Родос, здесь прыгай». Наша страна так устроена, что в ней, как в сосне или ели, растёт только верхняя почка, именно она соприкасается с живым веществом времени, порождая новые смыслы, новую культуру. Но, учитывая тот разлом, в который мы попали, живой жизни теперь хватает и нам. Удивительно, что в принципе вся страна в ответ на этот катаклизм стала наращивать в первую очередь литературу – повсюду, как грибы, появляются литературные объединения, конкурсы, фестивали и так далее. И по идее это правильно – надо сперва создать свой миф, свою поэтику, а затем идея овладеет массой и всё пойдет как по маслу.
Спецификой Уфы при этом, я думаю, является то, что у нас лито стали местом роста, местом всепонимания, где есть возможность свободного развития для всех, и это не становится ресурсом, который захватывает кто-то один. Многие региональные поэтики, одна за другой, демонстрируют нам свою узкую парадигму, практически тоталитарную в своём проявлении. У нас не так, у нас любой талант встречает понимание и поддержку. Возможно, да и скорее всего это связано с определённым центральным положением нашего региона, хотим мы того или нет, поскольку география – это определённое проявление воздействия матушки Земли, игнорировать которую по меньшей мере неразумно.
Не случайно в свое время свободная Россия выбрала для пребывания правительства Уфу, я имею в виду период Уфимской Директории.
Тем не менее, касаясь другой стороны жизни, хочу заметить, что Уфа долгие века была сторожевой крепостью, фактически добровольной тюрьмой для своих обитателей. Это сформировало определённый ритм жизни – долгая, тягучая монотонная жизнь, которая прерывалась каким-либо чрезвычайным происшествием вроде набега войск Емельяна Пугачёва. Тогда наступало время для напряжения всех сил, своего рода экзальтации. Не случайно из Уфы вышел такой художник, как Михаил Нестеров, который выбирал для своего творчества моменты наивысшего напряжения человеческих сил, как он их понимал.
Что же касается обывателей, то, как следствие, они чрезвычайно падки на разного рода сплетни, скандалы, не чуждаются доносительства и любят шумною толпою набегать на ту или иную жертву своего развлечения. Не минула чаша сия и литературную среду. Представители такого подхода к жизни даже создали в интернете сообщество, куда сливают продукты своей псевдоэкзальтации. И это хорошо, потому что любой нормальный человек, видя степень концентрации их усилий, вдруг начинает понимать, с кем и с чем имеет дело. Многие годы специализируясь на травле, они достигли нескольких целей. Во-первых, оттолкнули от себя тех нормальных людей, кто не любит грязь и чернуху, во-вторых, обидели всех, кого только можно, в-третьих, сошли на уровень обыкновенных графоманов, ведь творчество требует усилий, и немалых, а эти господа им просто не занимались. Так что вот такая перед нами оказалась сила, которая, делая зло, сделала сама себе добро.
А. Р.: Не секрет, что в прошлом году редакцию «Истоков» потрясла серия неожиданных увольнений, которых никто не ожидал от добродушного поэта-сибарита, такой вот «кровавой мести плюшевого мишки», каким многим нравилось тебя представлять. В чём сущность и смысл происшедшего и как это сказалось на нынешней редакционной жизни?
А. Х.: Есть взгляд на историю, как на Заговор, а есть – как на эмоции: обиделся кто-то на кого-то, и пожалуйста, «вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». Если же посмотреть на это дело с высоты, так сказать, птичьего полёта, то легко можно различить объективные условия – в России кризис, в Башкирии – то же самое, идёт сокращение бюджета, а вслед за этим идёт и сокращение штатов, причём во всех бюджетных организациях. К примеру, у нас было министерство средств массовой информации, а стало просто агентство, штат вообще уполовинили. При этом, разумеется, сокращение штатов идёт во всех газетах и журналах без исключения. Так что ничего неожиданного не было, год шли разговоры, пока не наступило время принимать решение. При этом, разумеется, речь шла не о людях, а об оптимизации штатного расписания редакции как учреждения. Было 19 человек, осталось 14. Было принято решение сократить двух наборщиц компьютерного текста, всё равно все теперь присылают свои тексты по интернету в электронном виде. Не уволишь ведь корреспондента, его трудами живёт газета!
Сократили двух заведующих отделами, поскольку была упрощена структура еженедельника, и они оказались не нужны, корреспонденты теперь работают напрямую, нас ведь немного. Из двух заместителей главного редактора остался один, второй ушёл на пенсию. Наоборот было бы нелогично, не находишь ли ты это как человек, который тоже работал в газете? Так что ничего личного, как говорится.
В целом газета живёт и развивается, тираж растёт, приходят новые авторы, о нас говорят, значит, мы поступили правильно. Что же касается «плюшевого мишки», я и правда не люблю ругаться по пустякам и сплетничать. Просто дело есть дело.
А. Р.: Насчёт того, что «Истоки» перепечатали нашу беседу с Бахытом Кенжеевым из «Эмигрантской лиры»… Ты являешься членом редколлегии известного эмигрантского журнала «Крещатик», выходящего в Германии, где и я с удовольствием публикуюсь, и, таким образом, ты вовлечён и в литературную жизнь эмиграции. В чём, по-твоему, её отличие от метрополии и можно ли говорить сегодня о литературном лице эмиграции?
А. Х.: Из-за того самого временного разлома, который случился в 1991 году, я полагаю, что никакой метрополии уже давно не существует, и все мы по большому счёту в эмиграции. Везде идут одни и те же процессы, при этом любая эмиграция стремится стать литературной метрополией. Кому это удастся, я не знаю, но думаю, не случайно в 2013 году в Москве прошло всероссийское литературное собрание, нынешний год объявлен годом культуры, а следующий – годом литературы. И здесь очень важны объединительные процессы. Тот же «Крещатик» уже давно не только, условно говоря, «немецкий» журнал, но и башкирский, потому что его у нас любят, ценят, уважают и читают. Точно так же его главный редактор Борис Марковский не только эмигрантский, но и наш, башкирский поэт. Кстати, дорогой Саша, ведь и ты уже давно реэмигрировал, и наш читатель воспринимает тебя как своего поэта! А это очень и очень важно! Вот эти процессы я и считаю определяющими для литературного лица как эмиграции, так и региональных поэтических школ. Кстати, нынешняя московская школа – это тоже одна из региональных школ, не более того.
А. Р.: Согласен. Твоим учителем в литературе был наш общий друг, покойный журналист, поэт и литературный критик Александр Касымов (1949-2003), яркая и по-своему трагическая фигура духовного ландшафта Уфы. Как ты сегодня его вспоминаешь? Что ушло вместе с ним? Что осталось?
А. Х.: Так же, как в середине урагана есть спокойное местечко, где светит солнце, так и Касымов жил в самой сердцевине идеологии, посредине барабанного боя, будучи журналистом в официозной газете «Вечерняя Уфа». И эту возможность он использовал не для себя, любимого, не для безмятежной мещанской жизни, а как раз наоборот, в нём беспокойно пульсировала поэзия, он её искал и находил не только в себе, но и в молодых и начинающих поэтах. Его опыт бесконечно важен для сегодняшней жизни. Его творческим методом было найти человека и окружить его таким океаном любви, заботы, учительства, что это давало огромный импульс к творчеству, понимание поэзии как самого важного дела жизни. Человек словно бы переходил на новый уровень существования, самоуважения, уважения со стороны общества. Требовательность его была бесконечна, он хотел стопроцентного горения как от себя, так и от своих подопечных. Он был такой своеобразный революционер от искусства, он хотел немедленного и бесконечного искусства. Разумеется, всё это заканчивалось печально, некоторым его подопечным навсегда снесло башку от самомнения, они не оценили гений Александра Гайсовича, решив, что дело в них, а не в нём, но зато сегодня он – безусловно уважаемая всеми фигура в нашем раздираемом страстями уфимском литературном сообществе.
Это был верный друг, понимающий старший товарищ, его очень не хватает, его яркой и живой реакции на литературные события, его безупречной этической позиции. Но вот уважение к литературной деятельности в целом и поэтическому творчеству как самому важному делу на земле – это осталось в нашем сообществе и постепенно проникает в самые широкие слои читателей. Так что Александр Гайсович с нами, труд его жизни не пропал понапрасну.
А. Р.:
С ОСТРОВА ЖИВЫХ
Памяти Александра Касымова
Вчера – жара, а ночью – грозы. Природы
фокус неприевшийся: вы были, ныне
нету вас, пусть трижды изморось, пусть вёдро.
Не перейти теперь на «ты» под белебеевскую
водку, Бахыта за слог лепной не величать,
не стряпать интервью и над ожлобленным
отечеством не охать. Поздно. В нигде
и в никуда вы унесли всклокоченную оперную
бороду над кадыком беспёрого птенца.
И вы – уж быль, которой не перечат, ей
заглянув единожды в глаза из пыли наших
небылей нетленных. Вы были. Были.
И в завтра нету, Саша, вас. Ни в ныне.
Да, ныне отпущаеши... И вам уж ведомо куда.
Всегда больно о нём думать. Светлая ему память… Расскажи, пожалуйста, о других главных встречах твоей жизни.
А.Х.: Не так давно мне в руки попался весьма талантливый рассказ, написанный одним молодым человеком. В нём он вывел многих людей, с которыми общался в течение года своей, пока ещё юной жизни. Меня поразило, что в них во всех он увидел только резко отрицательное, только отвратительное и мерзкое. Поскольку всё это люди, мне знакомые, да я и сам удостоился «чести» попасть в этот рассказ, то я был, так сказать, ошарашен, как он не увидел то доброе и светлое, что есть в каждом человеке, а сгустил чёрные краски. Никто не ангел, в каждом намешано всякого-разного, но видеть только плохое, усиливать его – это значит жить в аду.
Я рад, что в жизни мне встретилось столько замечательных людей, что о каждом хочется сказать доброе, светлое, каждому хочется сказать слова благодарности. Надеюсь, о каждом я напишу что-то, не хотелось бы вот так, через запятую перечислять одного за другим. Чувство уважения, любви и благодарности требует большего.
А. Р.: Пожелаем этому «одному молодому человеку» светлых путей. Меня искренне удивило, что он выбрал подобный «срез»… Ты знаешь, твоя реакция напомнила мне историю периода моей бытности в Штатах. Ренате Скотто, чудесной оперной диве, её ненавистники прислали перед самым выходом на сцену в труднейшей партии Нормы, в Метрополитен-опера, похоронный венок и плюшевую Мисс Пигги. Она только сказала: «Они должны быть очень несчастны в жизни…» Что бы ты пожелал сегодня своим многочисленным врагам и злопыхателям?
А. Х.: Честно сказать, я думаю, что их не так много, а скорее всего, их просто не существует. Просто есть люди, которые потакают своему стадному чувству и не могут отказаться от сомнительного удовольствия бросить свои две копейки в мутный ручеёк. При случае ведь они накинутся на любого, что и подтверждается их существованием. Так и было не раз. С другой стороны, в нашем информационном времени, когда люди безразличны друг к другу, поневоле ценишь тех, кто не оставляет без внимания любой твой шаг. В этом смысле я им благодарен, они самые верные пропагандисты всего того, чем я занимаюсь. Сейчас даже есть анекдот: я знаю, что вы хороший человек. Я столько слышал о вас плохого!
А. Р.: Твоё творчество весьма многогранно, оно органически сочетает в себе журналистику, поэзию, прозу, драматургию и переводческий труд. На этот раз я увёз из Уфы твой замечательный перевод башкирского национального эпоса «Урал-батыр», за который газета «Вечерняя Уфа» объявила тебя человеком года в 2003-м. Какая из этих ипостасей определяет сегодня тебя как автора и есть ли некое иерархическое разделение в этом списке?
А. Х.: Когда-то я столкнулся с тем, что нельзя всё время писать стихи, что это достаточно большое пространство времени нужно чем-то заполнить. Касымов, кстати, как-то сказал удивлённо, прочитав мой новый стих и взглянув на мою же заметку в газете: «Неужели это написано одним и тем же человеком?» В другой раз одна девушка в минуту раздражения мне выдала: «И вообще ты не такой, как в стихах!» Поэтому я не могу сказать, что вот там-то я настоящий, а там – нет. Всё это жизнь, всё это я стараюсь делать честно, вкладывая все силы. Что из этого будет востребовано – другой вопрос.
Но во всех этих делах я стараюсь открывать для себя что-то новое, непознанное и в конечном итоге радостное. Эта работа меня вдохновляет и даёт силы для жизни.
А. Р.: Как говорил Флобер, жизнь выносима только в работе. Недавно ты рассказал мне свою «теорию маятника» по отношению к нашей судьбе и бытию. Мог бы вкратце определить её для наших читателей?
А. Х.: Думаю, каждый читатель, а уж тем более писатель, интересуется своим самым первым воспоминанием. Если его разобрать по определённой схеме, то в нём как раз проявится ритм жизни каждого человека. Он уникален, он определяет всё, чем и как живёт человек. Главное, он определяет, в какой плоскости лежат интересы человека. Свой ритм есть у каждого города, у каждого народа. Поскольку наиболее наглядно это видно на примере, то вот ритм жизни России – с одной стороны, железный порядок, а с другой – ни с чем не сравнимый хаос. В этом ритме и качается маятник нашей страны. Думаю, эмигрантам будет интересно, что сейчас как раз начинается новый период порядка, во время которого политика будет ужесточаться, а нетерпимость будет возрастать. Но всё это будет происходить постепенно, а полностью цикл займёт 32 года, после чего начнётся новая перестройка. Так и живём!
В принципе, о ритме жизни я написал целую книгу, и надеюсь её опубликовать. А ответы на более частные вопросы можно найти в моем жж: husainov.livejournal.com. В любом случае это работающая теория, её можно попробовать на себе, что я и делаю, кстати. При этом любой писатель воспроизводит свой ритм жизни в своих текстах. Это, кстати, легко проверяется, я описал уже множество первых воспоминаний известных писателей.
А. Р.: Какое из своих стихотворений ты подарил бы читателям «Эмигрантской лиры» и почему?
А. Х.: Как всегда, самое любимое стихотворение – то, что написано чуть ли не прямо сейчас. Для меня это важно, надеюсь, что стихотворение найдёт отклик и в душе читателя.
ПЕСНЯ
Я узнал – ты не хочешь взрослеть,
Ты хотела остаться ребенком,
И годов опадающих медь
Ты сгребаешь ладошкою тонкой.
Никогда ты не станешь чужой,
Никогда я тебя не забуду.
Я люблю, мне с тобой хорошо,
Потому что ты нежность и чудо.
Потому-то все эти года
Я повсюду тебя окликаю.
Вдруг ты выйдешь на свет, и тогда
Ты увидишь меня, дорогая.
И тогда ты откроешь глаза,
Ты поймёшь, как мне страшно на свете,
Что в душе затаилась слеза
Оттого, что мы больше не дети.
Вот зачем у меня на пути
Никогда не вставай, дорогая.
В этой жизни так сладко цвести,
Своих лет медяки собирая.
А. Р.: Планы, надежды, мечты…
А. Х.: Жизнь – это увлекательное путешествие. Она всегда приносит что-то новое, интересное, захватывающее. В общем, всё будет хорошо.
А. Р.: «И в утро первое, сощурясь, прохожу / я снежной улочкой оплавленного детства…». Из моего стихотворения «Выключатель», посвящённого тебе. Жалеешь ли ты о чём-либо в прожитом и пережитом?
А. Х.: О, это такое стихотворение! Как можно о чём-то жалеть, если мне посвящён такой стих и к тому же он опубликован в твоей поразительной книге рядом со стихотворением, посвящённым Юрию Кублановскому? Что и говорить, в жизни бывают печальные минуты и даже часы, но главное – им не поддаваться, ведь жизнь – это преображение, чудесная метаморфоза, где печали есть только ступени к ней.
А. Р.: «Все мы, все мы в этом мире тленны, / Тихо льётся с клёнов листьев медь...» Какую бы эпитафию, дорогой Айдар, ты мог бы представить на своей могиле, лет так через сто?
А. Х.: Один из выводов, который можно сделать из ритма жизни нашей страны, состоит в том, что любая сила и слава эфемерны, что самые священные устои и ценности могут быть попраны, что любое зло и добро побеждают не навсегда, что неизменны и пребудут всегда только творчество, только созидание и разрушение. И я надеюсь на то, что кому-то из будущего будут интересны мои стихи, мысли, опыт, мои слова и надежды, и его душа встрепенётся, соприкоснувшись с ними, со всем тем, что я делал в этой жизни.