Замечательный русский поэт, путешественник и романтик – Николай Степанович Гумилёв – родился 3 (15) апреля 1886 года. Ещё совсем недавно, немногим более десяти лет назад, Н. Гумилёв был одним из самых запрещённых в советской стране поэтов.
Расстрелянный в сентябре 1921 года по подозрению в контрреволюционном заговоре, а в сущности за то, что не выдал доверившихся ему людей, он практически оговорил себя и был расстрелян за недоносительство, читай: за врождённое (офицерское) благородство. Несмотря на запрет, его стихи многие годы переписывались от руки, распространялись в миллионах машинописных копий. Его знали, читали и почитали многие поколения любителей русской поэзии.
Не по залам и по салонам
Тёмным платьям и пиджакам –
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
……………………….….
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще...
Поэт, сказавший это, несколько раз был в африканских экспедициях, охотился на львов и диких буйволов, был военным разведчиком на Первой Мировой войне, получил за храбрость крест св. Геогрия. И умер как герой, воистину, не в своей постели...
Был он и в Лондоне – дважды. Первый раз в мае 1917 года, проездом из Скандинавии – в Париж. Исследователи его жизни и творчества предполагают, что это была военная, разведывательная миссия. Среди дошедших до нас документов интересна служебная «Записка об Абиссинии», написанная рукой самого поэта. Это вполне полновесный информационный документ, который давал понятие о возможностях Абиссинских племён рекрутировать солдат для пополнения войск антинемецкой коалиции. В любом случае, первая его поездка в Англию была связана с назначением в западный экспедиционный корпус, находившийся в расположении союзников Российской империи – ведь ещё шла война. Тем не менее, Николай Гумилёв, исполняя свой военно-патриотический долг, ни на минуту не забывал, что он прежде всего – русский поэт. И поэтому в Лондоне он встречался не только с дипломатами и военными, но и с литераторами, в том числе и английскими. Есть свидетельства его встречи с Йейтсом, стихи которого тогда уже переводили в России, и Честертоном, которого он, вместе с друзьями, навестил в его поместьи.
Во второй раз Н. Гумилёв приезжает в Лондон в феврале 1918 года. Он только что пережил в Париже очередную «большую любовь» к Елене Д., полуфранцуженке-полурусской, и посвятил этому увлечению цикл не самых лучших своих стихотворений «Синяя звезда». Его отношения с первой женой, печальной и болезненной – Анной Ахматовой – давно сошли на нет, по обоюдному согласию. Даже если сделать скидку на метафорическую образность, Гумилёв в одном из своих редко цитируемых стихотворений «Из логова змиева / Из города Киева / Я взял не жену, а колдунью...» нарисовал довольно беспощадную картину их взимоотношений.
Покликаешь – морщится,
Обнимешь – топорщится,
А выйдет луна – затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, – и хочет топиться.
Надо признать, что ей было от чего «хотеть топиться». В узком кругу петербургских литераторов, составивших впоследствии славную плеяду «Серебряного века», быстро распространялись вести о частых романах Гумилёва и даже о его внебрачном ребенке.
Он всегда был влюбчив и считал бурные любовные страсти привилегией любого настоящего поэта и неотъемлемой частью литературного призвания. Это всё доставляло неисчислимые страдания ранимой и гордой Анне Андреевне Горенко, которую, может быть, именно горнило любовных страданий, постоянное уязвление самолюбия и гордыни – и сделали поэтом Анной Ахматовой. А страдания личностные, высоко-гражданские вывели её на звездную поэтическую стезю – к сонму великих русских поэтов, каждый из которых так или иначе, помимо личных переживаний, отразил в своём творчестве и народные чаяния и надежды.
В Лондоне Гумилёв жил в гостинице неподалеку от Британского музея. Он и тут успел влюбиться в дочь русского (царского) посланника Бенкендорфа. Он даже собирался сделать ей предложение, поскольку вопрос о разводе с Ахматовой – был уже вполне решённым. Может быть именно поэтому он пытался устроиться в Лондоне на работу, «подыскать место», как тогда говорили. Но это ему не удалось. Английский язык не был сильным местом в его образовании, и это было серьезным препятствием для обживания в замкнутом английском обществе начала прошлого века, ещё не открытого всем межнациональным ветрам. Холодок отчуждения в ту пору мог почувствовать любой иностранец, что же говорить о поэте с обострённым чувством собственного достоинства!
Спасало положение только общение со старыми друзьями, давно осевшими в Англии. Один из них – Борис Анреп, русский художник, уехавший из России ещё до войны – в 1916 году, по соображениям «творческого эгоизма». Он хотел заниматься мозаикой, а это очень сложный вид художественной деятельности, требующий особых навыков и знаний. Анреп считал, что в Англии этот вид искусства наиболее развит и не ошибся в выборе. В этом каждый теперь может убедиться, если, входя в Национальную галлерею на Трафальгарской площади, посмотрит вниз: на полу центрального холла он увидит броские аллегорические мозаики русского художника Бориса Анрепа, ставшего знаменитым английским мозаистом, сумевшим получить важный общественный заказ и качественно исполнить его. Художник расположил свои мозаики на полу галлереи потому, что считал – там они будут виднее: человеку свойственно на входе смотреть под ноги...
Мозаики эти были открыты для публичного обозрения в 1952 году. И на самой первой, центральной мозаике, изображена юная и бледноликая Анна Ахматова. Панно называется: «Сострадание. Русский поэт Анна Ахматова, спасаемая Ангелом от ужасов войны». Ужасы войны изображены художником в виде обнажённых человеческих фигур, истощённых, почти бесплотных – от них полулежащую в античной позе поэтессу и прикрывает белый Ангел, единственный, следует это отметить: на остальных панно полно аллегорических чудовищ. Ангел же только – один.
В начале пятидесятых Ахматова была уже грузной, немолодой дамой, сохранившей, по свидетельствам очевидцев, величественную стать и царственную осанку. Но на этой мозаике изображена грациозная молодая Ахматова – именно такой запомнил её Анреп, когда расставаясь с ней в 1916 году, дал обещание вскоре вернуться и увезти её с собой – за море.
Не прислал ли лебедя за мною,
или лодку, или чёрный плот?
Он в шестнадцатом году весною
говорил, что сам за мной придёт...
Борис Анреп не мог знать это стихотворение Ахматовой, написанное ею в 1936 году и отразившее их неизбывную, в стратосферных слоях пребывающую, любовную тягу друг к другу. Стихотворение заканчивалось словами: «Ангел полуночи до зари беседует со мной...» Встреча, свидание или переписка с английским адресатом – были невозможны в условиях сталинского режима. В это время сын Ахматовой и Гумилёва – Лев – был арестован (перечитайте ахматовский «Реквием»!). И тем не менее, разве Ангел на мозаике Анрепа (пятидесятые годы – Лондон) не отклик – не перекличка – с «Ангелом полуночи» Ахматовой (конец тридцатых – Ленинград)!? Просто мистическая, потустороняя любовная связь! Не случайно академик Жирмунский, величайший знаток ахматовского творчества, насчитал более сорока любовных стихотворений Ахматовой, по его догадкам посвящённых Анрепу, которого она увидела впервые после разлуки – почти через пятьдесят лет! Их встреча в реальности состоялась только в 1965 году в Париже, когда Ахматова возвращалась из Англии, где ей присудили почётное звание доктора Оксфордского университета. Но это уже иная история.
А пока в апреле 1918 года, в Лондоне, Николай Гумилёв, собираясь на родину, пошутил: «Я надеюсь, большевики – не опаснее африканских львов!». Оказалось, что опаснее. Но он ещё этого не мог знать. Как не знал он тогда, что никогда не сможет вернуться ни в Англию, ни в Европу, что навсегда расстаётся с английскими и русскими друзьями. И он оставил, как бы до следующего своего приезда, довольно большой рукописный архив – Борису Анрепу. Именно ему. Согласитесь, свои рукописи (среди которых была неопубликованная пьеса «Отравленная туника»), записные книжки, всевозможные справки, документы (например, приписной военный аттестат), можно всё же оставить только очень близкому человеку, другу.
И теперь, когда никого из героев этой таинственной, совершенно потусторонней любовной истории нет в живых – она продолжает тревожить воображение. Ведь Ахматова, несмотря на несколько послегумилёвских замужеств, невозможных, при её обострённой чувствительности, без любви или страсти, по свидетельству писателя Лукницкого, многие годы внутренне продолжала считать себя вдовой поэта Николая Гумилёва. Может быть ещё и потому, что у них был общий сын – Лев Николаевич Гумилёв, ставший впоследствии выдающимся ученым-этнографом. И при всём при этом, разве знаменитое «чёрное кольцо», подаренное ею Анрепу при разлуке, которое он долгие годы носил на цепочке на шее, не обручило их тоже – навеки? Разве оно не скрепило их судьбы невидимой звёздной цепью недовоплощённой – в реальности – любви?!
Три таланта – три любви – три судьбы, неразрывно связанных во времени и пространстве, неподвластном людскому суду. За пределами жизни: ведь их любовь продолжается в их творениях, оказавшихся бессмертными. Николай Гумилёв – Анна Ахматова – Борис Анреп. Судьбы их соединяются, как ни странно, и в Лондоне: архив, оставленный поэтом верному другу (впоследствии Анреп передал архив Гумилёва в надёжные руки П.Э. Струве, что помогло ему сохраниться – ведь дом Анрепа в Лондоне сгорел во время гитлеровских бомбёжек, там оплавилось и «чёрное кольцо», а могли бы погибнуть и рукописи поэта!); Ангел в стихах Ахматовой, посвящённых далёкому художнику, который, не зная этих стихов, изобразил (единственного!) Ангела на мозаичном панно (на остальных – много различных чудовищ, с которыми борется, например, Черчиль или на которое меланхолично взирает английский поэт Элиот), благословляющего жену его друга-поэта, которую он не забрал, как обещал когда-то, в заморскую зелёную страну, но которую так и не смог забыть... Воистину – звёздный любовный треугольник.
И поэт Николай Гумилев, человек больших страстей, автор бессмертных стихотворений: «Шестое чувство», «Заблудившийся трамвай», «Жираф», «Капитаны», «Слово», «Мои читатели», «Она» и многих, многих других – несколько лет добивавшийся любви безвестной киевской гимназистки Анны Горенко, ставшей и его женой, и его Музой, посвятил именно ей лучшие свои любовные стихи.