Эрих Мария Ремарк (1898 – 1970) писал стихи в юности, печатался в газете родного города Падерборна «Osnabrücker Tageblatt» и в дрезденском журнале «Schönheit». Переписывался со Стефаном Цвейгом, поддержавшим молодого автора в его начинаниях. Но потом стихи Ремарк забросил, осознав, что лирика – не самая сильная сторона его литературного таланта. Ремарк вернулся к поэтическим текстам в конце 40-50-х годов. Видимо, у писателя были идеи и темы, требовавшие только поэтического воплощения. Но эти тексты прозаик издать так и не решился, они остались в его архиве. Текст стихотворения «Он погиб под Можайском» мне представляется очень «ремарковским». В нём присутствует то, что мы так в Ремарке любили: пронзительная человеческая нота, усиливающая при чтении ощущение, что когда писатель говорит о жизни конкретного человека, он говорит о каждом, держащим в руках его книгу.
ОН ПОГИБ ПОД МОЖАЙСКОМ Он погиб под Можайском. Ночью. Все вокруг было белым от стужи и снега. И как только он умер, он был скован морозом, сразу, как только умер. Оледеневший тяжёлый, он в снег уходил беззвучно, каждый день понемногу все глубже, а снег все сыпал и сыпал... Часы на его руке прожили на день дольше, остановились равно в семь тридцать, и было все также бело на равнине в декабре в январе в феврале, и беззвучно над ним скользили по трёхметровому снегу лыжи врагов в направленье Смоленска... Потом зарядили метели, и март наступил, и повеяло теплым ветром, и расплавился снег и он всплыл из белой своей могилы, и, скатившись с остатков сугроба, словно с грязного облака, в первый раз коснулся земли. А снег все таял и таял, и раны его открылись, и начали кровоточить, не сильно, как если бы он лишь сейчас стал действительно умирать... Он спал на лугу. Рядом винтовка и шлeм. Он жил теперь жизнью призрака, рос, распухал, шевелился, словно во сне неспокойном ещё раз увидел последний бой. Иногда он вскидывал руку с жирной лоснящейся кожей, чёрные губы дрожали, а из нутра вырывался стон зловонного тленья... Но вскоре он всё же умер третьей своею смертью, и скукожился весь в жалкой своей одежде, и прижался к земле, и лицо его было покойным и отрешенным. А в недрах земли под ним зарождался таинственный шум весны. Поле боя в луг превращалось, воды текли, корни крепли, напирали ростки растений, пробивали твердую корку земли, но сквозь размякшую ткань шинели проклюнуться не смогли. Пытались его приподнять, но было темно под шинелью, и они задохнулись и умерли вместе с ним, а повсюду вокруг цвели подснежники и анемоны. Началась жизнь червей и жучков, Они были подобно лисицам, пред которыми вдруг возник из тающих льдов мамонт – пища на целую жизнь... Горный рудник мяса. И земля начала вбирать в себя Иоганна Шмидта из 3-ей роты 152-го полка, так он понемногу переселялся к корням, дикие кролики прыгали через него, восседали бабочки на зубах, совы ночью над ним летали... Никто его не нашел. Маленький круглый железный жетон – всё что от него осталось – был найден в 2022 году, когда на этом месте строили спортплощадку для слепых детей, а до того здесь стоял дом и люди в нем жили и умирали. Рабочие выбросили жетон, потому что для них он был только ржавой железкой. Два года понадобилось на то, чтобы он исчез навсегда, он был последним из павших, семь других залегали глубже и истлели несколько раньше. Лишь череп какое-то время ещё парил над землей, ростки юной вишни проросли сквозь его глаза, и вишня его подняла вместе с собою ввысь, и когда расцвела, череп глядел сквозь цветущие ветви в небо, череп без подбородка, что отвалился и лежал на земле отдельно… Какое-то время в Гиссене о нём горевали, но вскоре забыли о нём, потому что настали тяжёлые времена. Лишь мать иногда говорила, что ему повезло не дожить до жизни, наставшей после... Но это она только так говорила, она, его пережившая на семь лет.