Авцен – бард, Авцен – сатирик и юморист, Авцен – лирик. Всё это так – раздельно и слитно. Никогда не знаешь, куда вывернет его поэтическая мысль. Вот он только загрустил, заставляя и нас грустить вместе с ним, а уже иронически улыбается, одаривая нас нашим же вздохом облегчения. А может наоборот: вроде бы дурачится и веселится, а за всем этим весельем вдруг открывается такая печаль. Непрерывный живой человеческий разговор с читателем.
Д. Ч.
ЭЛЕГИЯ
Есть особая прелесть в стремительном лёте
скорого поезда через ночные леса...
Н. Осадчук
Есть особая прелесть в стремительном лёте
самолёта, когда он идёт на подъём.
Есть особая горечь в стремительном лете,
что на встречу спешит с золотым сентябрём.
Не спеши! Он тебя поматросит и бросит,
он по акту тебя передаст октябрю,
перепачкает дряхлою охрою осень
изумруды твои. Не спеши, говорю.
Но бессильны слова, бесполезны советы,
безразличное время бесстрастно течёт,
не успел оглянуться – кончается лето,
минул миг – на посадку идёт самолёт,
где, отбросив ремни, показушно-бесстрашный,
охрой времени траченный муж и отец
(изумрудный, безоблачный вьюнош вчерашний)
горько-сладкий сосу валидол-леденец.
* * *
Погасло дневное светило…
А. Пушкин.
Когда погаснет дневное светило,
свернётся небо и утихнет боль
и станет чёрной братскою могилой
вчерашний шустрый шарик голубой,
и эти перемены обозначат
страстям людским прискорбнейший итог,
взахлёб, как дети, ангелы заплачут,
хихикнет дьявол, усмехнётся Бог,
когда, короче, обернётся крахом
затея эта с жизнью на Земле, –
я сам тогда уже пребуду прахом
мильоны лет… И что за дело мне
сейчас до этой сгинувшей планеты,
с чего такая горечь и печаль?
Да знаю, знаю: глупость – жалость эта,
дуристика кромешная… а жаль!
* * *
В.М. Эпштейну
Я судьбы бывало не ценил даров,
наломал немало по жизни дров,
мне ломиться случалось в открытые настежь двери.
Как ни бился я, не нажил хором,
не скопил копья даже для похорон –
ну да с ними, как раз, всё само собой рассосётся, верю.
Книгу жизни, как видно, я зря листал –
ни ловчей не стал, ни мудрей не стал,
как с годами положено бы человеку…
Пить надумаю мёд – течёт по усам,
по дотла сожжённым хожу мостам
и в одну и ту же всё лезу и лезу реку.
* * *
Когда в паутине барахтаюсь маеты
и совсем дохожу до ручки,
я теряю перчатки, теряю зонты –
нахожу авторучки.
Их, наверно, роняет тот, кто хранит меня:
мол, хошь, кропай стишки, хошь, малюй цветочки,
только б средь белой ночи иль чёрного дня
ты, дойдя до ручки, не дошёл до точки...
ЗАВЕТ
Давно рождённый на Руси
и почитаемый доныне
завет, исполненный гордыни –
не верь, не бойся, не проси.
Его вколачивал, смеясь,
в меня мой сверстник-малолетка,
по ком давно рыдала клетка
и, надо думать, дождалась.
Урок, внушённый кулаком,
мне очень долго не давался –
просил я, верил и боялся.
Я был плохим учеником.
И вот, когда на склоне лет
бледнее зори, небо ниже,
он стал понятней мне и ближе -
тот давний зэковский завет.
Уже (почти что) не боюсь
той, что маячит у порога.
Не клянчу милости у Бога.
Лишь верить – всё не разучусь...
* * *
Бурый коршун, за мышью нырнувший в траву,
на тропинке слизняк и на ветке улитка –
верный знак, что ещё не закрылась калитка
в дом, где я с неких пор ненароком живу.
В этом доме не всё, как хотелось бы всем –
слизняку под ногой, и улитке, и мыши,
да и коршун хотел бы, наверно, – повыше,
да и я здесь, похоже, не к месту совсем.
Но живём, раз пришли. Кто-то носит корону,
а кому-то и шапку осилить невмочь…
Обмину слизняка и улитку не трону,
жаль, что мыши уже мне ничем не помочь.
* * *
Ольге Бешенковской
Шаги мои неспешны и негулки,
бреду сквозь рощу, пью покоя хмель.
Я полюбил бесцельные прогулки,
в бесцельности которых вся их цель.
Всего-то и работы – дотянуться
до ягоды какой-нибудь съестной,
всего-то и заботы – не споткнуться
о ржавый корень, спящий под травой,
всего-то и делов – не оглянуться
на жизнь, что притаилась за спиной.
* * *
Как-то раз улыбнулась
мне пьянчужка у нашей пивной
(к ней судьба повернулась
не лучшей своей стороной),
улыбнулась, сказала:
– У меня есть бутылка вина
и чердак у вокзала,
где я проживаю одна,
не смотри ты, что в теле
у меня еле-еле душа,
я, мой мальчик, в постели
до сих пор, как никто, хороша.
Был я юн, и наивен,
и беспечен, и скор на язык,
я сказал, что с такими,
как она, ночевать не привык.
Даже не оглянулся
на неё – от гордыни хмельной.
…Я вчера улыбнулся
пьянчужке у нашей пивной.
* * *
Мутно небо, ночь мутна.
А. Пушкин
Подарив седьмой десяток,
жизнь пытает на излом -
взял на мизере семь взяток
не за карточным столом.
Проще было, если б в карты –
расплатился б и убёг…
Я беду себе накаркал,
проворонил всё, что мог.
На полночное светило
пялю зенки из окна,
третью ночь не сплю, мудило,
тёмен дух, душа мутна.
Ненавистное томленье
со снотворными и без –
от иллюзий избавленье
утомительный процесс.
Без иллюзий, впрочем, лучше:
близь – конкретна, даль – ясна.
…Отойду-к на всякий случай
я подальше от окна.
МОНАСТЫРСКОЕ
Оттого, что у монашки
влажен взгляд и нежесток,
я невольно дал промашку –
взял её за локоток.
Ты прости меня, касатка,
надо б ведать, дураку,
что монашенки касаться
не пристало мужику,
что сносить тебе, девице,
эти мансы не резон:
можно благости лишиться,
потерять покой и сон.
Спят амёба и букашка,
роща, речка и луна.
Спит безгрешная монашка.
Я ворочаюсь без сна.