Поэзия метрополии

Автор публикации
Настя Каменская ( Россия )
№ 2 (18)/ 2017

Стихи

Поэтическое слово Насти Каменской – это слово точное и вдумчивое, вызревшее, кажется, в неких «до-вербальных» пластах разума, а затем высвобождающееся в звучной лексической партитуре подлинного человеческого сопереживания, сомнения, взыскания. На самом деле, если по-настоящему вслушаться в звучание этой партитуры, то можно расслышать не только учащенный «тик-так» чуткого сердца и стремительного времени из заглавного стихотворения, можно расслышать саму тишину, различить дыхание автора, а вместе с ним заключённую в нём вселенную.

 

О. Г.

 

 

Тик-так

 

Слышишь ритмичное тиканье в недрах глубокого дня?

 

Это не дождь барабанит по дну ноября.

Кошек заводят и рыбок. А кто-то заводит меня

(в месиво улиц, где густо замешана грязь).

Хиханьки-хаханьки,

тиканьки-таконьки.

Это не дождь.

Помнится, в среднем завода хватает на путь

от пробужденья до сумерек, если неспешно идёшь

в ногу с чужими желаньями. Не обессудь,

сбилась с ноги. Или с ног?

Пили смог

облака на заре,

быстро хмелея от выхлопов мощных сердец

с долгим заводом. А впрочем, для прочих открыт лазарет.

(Пол-оборота ещё! Заржавею вконец!)

Лечат от старости, скуки и вялотекущей тоски

сладкой настойкой на липе за час до еды.

Я умираю от страха и тикаю чаще в таких

тайных палатах, где шрамы от быстрой езды

хочется вывернуть алым наружу. Напиться огня.

 

Слышишь ритмичное тиканье в недрах глубокого дня?

 

 

в ладье твоих ладоней

 

Стать легче лета, осени спокойней,

Весны наивней, времени незримей –

И переплыть в ладье твоих ладоней

Безбрежную бестрепетную зиму.

 

Все берега мне отказали в доме,

Все звуки – в языке, все крылья – в стае.

Я буду плыть в ладье твоих ладоней,

Не думая – не чувствуя – не чая

 

Преодолеть бесцветную безбрежность,

В которой жизнь не погружаясь тонет.

Всё чище воздух, всё вкусней и реже.

Всё холодней в ладье твоих ладоней.

 

 

ЗДЕСЬ И ТАМ

 

Здесь то, что мы отважились запомнить,

Важней того, что сбросить не смогли.

А там деревья выбирают корни

И якорные цепи – корабли.

 

Здесь только день себя считает светлым,

Но только ночь считается с тобой,

Здесь изначально каждый ход – ответный,

И каждый может выдать с головой,

 

Что ты давно не здесь и не сегодня,

И, стало быть, пора тебя привлечь

К вопросу, отчего ты так свободна,

Когда не слышишь внутреннюю речь.

 

 

С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ

 

Что происходит? исходит? не суть. Навсегда ли?

Выпить ли? выплеснуть? запах беззвучного цвета.

Что-то свершается так, что уместно едва ли

Помнить вопросы, когда наступают ответы

Прямо – на пятки, и наискось, и рикошетом

От оболочек сосновых, тобою надетых.

 

Всё ещё плачется горько, обиженно, гневно.

Кто я теперь побелевшим от нежности вишням,

В день сотворения, день возрождения – первый?

Кем ты родился и кто тебя нынче колышет,

Песенку-лесенку в жизнь напевая всё тише?

Что ты пытался сказать мне, так страшно приснившись?

 

Знаешь, удары ответов вполне отразимы.

Только взгляни – от меня отражаются волны

Снега, дождя, отражаются вёсны и зимы –

И – невредимы – проходят, исходят, наполнив

Память до горлышка. Я отражаю – но помню,

Помню тебя.

С днём рождением, папа.

С любовью,

 

 

ХОЛОДНЫЙ АПРЕЛЬ, ГОРЯЧИЕ СНЫ...

 

всё сместилось сгустилось смешалось

перепуталось переплелось

перепев pot-pourri побежалость

белой магии чёрная кость

откровение самообмана

отпущение мыслей и чувств

снег диета апрельская манна

сердце глухонемой златоуст

больно радостно страшно щекотно

что за время рождается здесь

непредвиденно и неохотно

было будет свершается есть

и откуда я знаю не помня

никаких близлежащих веков

всё что было и будет дано мне

за пределом апрельских снегов

за истоком мучительной взвеси

поглотившей мои города

за который не вырваться если

за которым не вспомнить когда

 

 

и не только

 

Как журавлиный клин в чужие рубежи

Осип Мандельштам

 

Бессонница, ветер, Гомер, апельсинная долька

На чёрствой горбушке соседнего дома. Однако

Я знаю, что буду всегда и везде и не только

Собою, тобою, луною, классическим мраком.

 

Когда журавли, корабли, короли и павлины

Холсты, паруса и короны уложат в дорогу,

Короткое лето покажется дивным и длинным

Гекзаметром, мерой и верой, пророком, порогом.

 

Всегда и везде – на пороге, на пике, на грани,

Но – тише воды и травы неизбежней и ниже.

Иначе по Млечному только своими ногами.

Иначе за краем не петь, не светить и не выжить.

 

 

НЕНАЗЫВНОЕ

 

И больше никогда…

 

Соленый воздух

Так облачен и яблочен и свеж,

Так человечен добрый вечер поздний

В усталости и ворохе надежд,

Прекрасных и отживших, словно листья

Осенние, на ломких черенках.

Ещё немного – и отложит кисти

Весёлый живописец –

На века.

Так хорошо,

Так холодно,

Так чисто.

 

Закат – танцующий дракон,

Небес весёлая харчевня,

И бесноватых облаков

Стихийное разоблаченье –

Под шелест – шёпот – ропот – гром

Молниеносных откровений

Сквозь все пространства – напролом –

Струится – истекает – время.

 

 

В обольстительном облике облака

Покажусь, померещусь, померкну.

Я хотела – когда-то – геологом

По земле, но скитается сверху

Почему-то намного естественней

Поздней осенью, ранней весною.

Созерцание – сложное действие.

Бессоюзное. Неназывное.

 

 

Предсказание

 

Однажды, осознав, что можешь – всё,

Ты полное отсутствие желаний

Сочтёшь за благо.

 

Вечер принесёт

Корзину грёз и примется шаманить

Над очевидным смыслом странных встреч,

Изыскивая способ уберечь

От скуки – счастье, от любви – свободу.

 

Он наколдует острые обводы

Тишайшему скитальцу, в трюме течь

И вахтенный журнал анахронизма,

Куда давным-давно занесены

Иные будни совершенной жизни,

Вобравшей всё – и штиль – и шторм – и смерть.

 

Но ты-то знаешь: стоит захотеть –

И записи изменятся, как сны

Меняются, когда ласкает взгляд

Черты уснувшего.

 

Порой тесны

Объятия конечного покоя.

 

Ещё чуть-чуть – и сны заговорят.

 

Но ты-то знаешь, что хотеть не стоит.

 

 

Ты меня никогда не увидишь

 

Но что ты чувствуешь, когда…

Ах, да.

Прости.

Я забываю, что вода

В твоей горсти

Всегда живая.

 

Я за-бы-ва-ю.

 

Но что ты чувствуешь, скажи,

Питая влагой миражи,

Когда ладонь твоя дрожит,

А в пальцах возникает жизнь?

 

Я за-бы-ва-ю,

 

Что не зря

Незрячим дан ответный слух.

 

О чём с тобою говорят

Два перекрёстных сентября

На том углу,

 

Где семь ветров

Нашли друг друга, суть и кров?

 

Но что ты чувствуешь, ответь,

Когда живую воду смерть

Благовоспитанно лакает,

А небо грезит облаками,

И не суметь

Ни со щитом, ни на щите?

 

Но что ты знаешь о тщете

Такого, что в тебе одном

Я отражаюсь лунным днём?

 

 

По эту сторону

 

Сводя потери к нулевым

И к не замеченным – утраты,

По эту сторону любви

Горят бумажные солдаты.

 

Огонь исполнен правоты

И чист, поскольку бесталанен.

По эту сторону мечты

Нет сожалений и желаний.

 

Чего желать, коль даже смерть

Не значимей плохой погоды,

Когда научишься гореть

По эту сторону свободы?

 

 

Сестра милосердия

 

Дежурная осень войдёт милосердной сестрою

В горячечный сон, и её ледяные ладони

Смятённый рассудок туманным покоем укроют,

И жаждущий взор утолят дождевою водою.

 

По замкнутой плоскости окон неспешно и плавно

Покатятся круглые дни, упоительно праздны.

И ты победишь непременно, бескровно, бесславно

Сиятельный август, забытый совсем и напрасно.

 

Тогда, повторяя сестры милосердное имя,

Ты примешь покорно настойку на лживых ответах –

С другими такими же, неизлечимо больными,

Блаженно больными смертельным хроническим летом.

 

 

Если хочешь

 

Вновь на шатком пюпитре неба

Партитура плохой погоды.

Если хочешь меня разгневать,

Посочувствуй мне мимоходом.

 

Дирижёр в облаках не виден.

За кулисами ветер свищет.

Если хочешь меня обидеть,

Пожалей, как больных и нищих.

 

Отчужденье звучит в репризе

Сухо, словно в этюдах Черни.

Если хочешь меня унизить,

Попроси у меня прощенья.

 

 

Инстинкт самосохранения

 

А ты – напрямик, ты возьми да спроси меня.

 

Вот это – невнятное, невыразимое,

Глухое, как тетерев, нежно-дремучее,

Горящее синим от случая к случаю

В моей оболочке – наверное, лучшее.

Наверное, главное.

Жалко до чёртиков

Делить, вероятно, никчемную истину

Со словом и цветом, и звуком, и мыслью, и

Другими наёмными,

это – работники.

 

А те, что гостили в моих сокровениях,

Искали себя – находили, как водится.

Мне каждый из встреченных братом приходится

На тайное, словно измена, мгновение.

 

Мои близнецы, временами пространными

За мною, со мною склоняться не рано ли?

 

С той частью меня, что дана в ощущениях,

Светла, откровенна, любима и преданна.

Но я бессловесная братьям неведома

И, видно, должна оставаться ничейною.

 

От взгляда и слуха, а пуще – названия

Невнятное нечто, необъяснимое

Скрывается в зарослях недосказания.

Люби, ненавидь, и спасай и казни меня –

Как только к тебе устремится дремучее –

Возможно, не главное,

Может, не лучшее,

Растают мои облака на ветру.

Я стану тобою.

Я просто умру.

 

 

Восвояси

 

Ты отпустишь меня в очарованный лес?

В толчее городов сатанеет зверьё –

Непокорное, гордое войско моё.

А тебе хорошо – и со мною, и без.

 

Как за это тебя не любить? Отпусти.

Всё трудней понимать бессловесный язык.

Снова чудится мне то ли стон, то ли рык

В грозовых облаках: уходи, уходи…

 

Потаёнными тропами, сказкой ночной

Непристойную стаю голодных чудес

Забираю с собой в очарованный лес.

Обещай выживать без меня, как со мной.

 

 

такая планида

 

Где-то там под водой спит наш город старинный

Илья Кормильцев

 

Идущие мимо, пройдите, пожалуйста, мимо.

Останьтесь – не узнаны. Будьте – неисповедимы.

Побойтесь оставить себя у себя за спиною.

Понятное мне неизбежно становится мною.

 

 

Волна за волною – прохожие мысли и чувства,

Чужие тревоги, триумфы, резоны, безумства.

Всё глубже уходит под воду моя Атлантида.

Такая планета, мой милый, такая планида.

 

Века проплывают на нерест, как спелые рыбы.

Их жизни отмеряны. Их продолженья несметны.

Я – мир затонувший.

Я – море над ним.

И не выбрать

Себя, словно невод, из чёрной пучины бессмертья.

 

Даже если ты прав

Ей хочется считать себя частицей.

 

Не говори ей, что она – волна,

Которой не дано осуществиться

Во временной реальности сполна.

Ей легче – осознав себя отчасти,

Любить огромный мир, как старый дом,

Где вечерами маленькое счастье

Горит под невысоким потолком.

 

За стенами волнистые пространства

И времени прохожие шаги,

А здесь – она, и если постараться,

То вечности больные сквозняки,

Прикидываясь птицей Метерлинка,

Не разглядят за плоскостью окна

Сиюминутку, зёрнышко, пылинку.

 

Не говори ей, что она – волна.

 

 

Божественный ветер

 

Доколе саламандрой пресмыкаться

По тем же углям в том же балагане?

 

Меняю чешую на лёгкий планер

И взрывчатое сердце камикадзе.

 

Бери, пилот, – и будь неуязвимым.

 

Божественно беспрекословен ветер!

Прекрасна жизнь, когда ты гол и смертен.

 

Я вижу цель!

И пролетаю мимо.