* * * божись лисенок большеротый мой самый лучший домовой опять на месяца зевоту рожок настраиваешь свой и прогоняешь вон из дудки ленивых муравьев тоски и выдуваешь незабудки снежинки на мои виски и ты ушастый ты услышишь не только музыку окрест в ней ветер греется о крыши и тишину из окон ест но многое что ветер гонит в неумолкающий закат я буду тих и непреклонен пройти чистилище и ад пока твой ад не обветшает и сам себя не растворит пока твой ветер не узнает о ком сегодня говорит и сам себя переполняя не обернется в рыжий гром зародыш большеротый рая лисенок ветра метроном * * * без вас обоих как без верных слов все остальное слишком непонятно где ткань а где канва уток и шов белила сурик масляные пятна и наконец апреля благодать наружный блеск зов дудочки лукавой и я рискую весело блуждать как по холсту ван гога куросава а с вами и секунды небыстры то под руку то порознь сестры-рыбы трава деревья звезды и костры в одну ладонь устроиться могли бы и улица чья башенка остра и лестница не якова витая храни тебя от вымыслов сестра серебряная рыба золотая * * * манежа окна слуховые в нескучном брошенный букет я не жил здесь в сороковые как нумизмат гляжу на свет хочу нащупать эту ноту немое посмотреть кино так гладят темную банкноту изъятую уже давно и если время гул случайный грязь от армейских колесниц пускай мне выпадет опальный расплющенный между страниц истории цветок сирени и долгий завершая путь всей тяжестью стихотворений шагнет на грудь * * * оранжевый ангел сутулый над городом горьким завис его загорелые скулы ранетом лесным налились он поднят с кровати метелью ученый морщинистый грек но девочкой над акварелью он крестит немыслимый снег в кармане бечевка и ластик простывшего времени гул и смысла речной головастик в его троеперстье скользнул он водит метлой колонковой и окна пускает в тираж и ставит на крышах подковы свинцовый его карандаш * * * не смотри на сверкающий ливень майский дождь несговорчив и прям сколько желтых изломанных линий разделили окно пополам и к стеклу не спеши прикасаться там качаются ветви гурьбой их зеленые листья двоятся и в отрыв уведут за собой в акварельной такой мешанине где гремит и рябит без конца как у тернера в новой картине дирижера не видно лица но когда отшумит – будет создан удивительной радости день словно кто-то расчесывал воздух и прогнал его дымную тень и теперь она в глине и смальте метростроевской шахты внутри оттого пузыри на асфальте настоящей земли пузыри * * * грубая фактура мел и сажа воннегута верный перевод для вороны только часть пейзажа наш балкон где музыка живет если на скопление бутылок солнце свой наставило зрачок или рядом в двух шагах непылок пролетит по небу паучок на какой-то домотканой нити ариадны волосе седом верную гармонию берите и несите осторожно в дом намотайте азбуку на палец горькую природу утая чтобы ожил имени скиталец и росли на ветках сыновья или в этой утлой колыбели насекомый свой умерив пыл эмигранты памяти сидели и корабль плыл * * * (удивительное происшествие бывшее с автором на даче под конаково [1]) Свете Буниной пьяный фонарик велосипедиста летние сумерки но грозы не будет выкликали стрижи но небо осталось чистым у соседа попса ударяет в бубен пляшет соседка гости ее и дети словно цифры совпали на лотерейном билете цифры на лотерейном билете совпали выиграли в копейке ниву тетя маша в ударе а у нас газ не кончается хватает его по сезону пьешь охлажденный квас гуляешь себе по газону мысли о смене режима приходят на день победы а тут звонок велосипедный вам страховать спрашиваю или еще услуга какая стоит посыльный смотрит на меня не мигая да что в самом деле зачем приезжать на ночь глядя чего людей беспокоить какого ради когда в провинции к любой новизне глухи отвечает посыльный хочу почитать стихи изо рта его вылетают лилии ромашки и трели огненные змеи вдумчивые метели семена клена дубов и сосен и пугало на межи выстрелы охотника топающие ежи ластики сломанные карандаши мастихины шарфы и зонтики чувствую привкус хинный и тут вся мозаика лопнула разлетелось китайской шутихой оцарапала небо и стало тихо летние сумерки пахнет порохом воздух ночной еще назвал фамилию фамилия была корчной прочитал осмотрелся отказался выпить воды и скоро узкое тельцо с проблесками слюды с участка выдворилось растворилось бежало о смерть говорю ну где твое жало ведь я как местный сократ у рассыпанного отца и снова как рельсом бьет у соседей попса в шлафроке брожу заламываю руки муки говорю о боги послаще бы муки а вам если встретится фонарик велосипедный ночной попросите почитать фамилия вроде бы корчной [1] неправда т к маяковский тоже был тот еще фантазер ВЛАДИСЛАВОВКА Славе Харченко Брань торговок несильная вписана в крымский поселок, будто ангелом Сирином мир от ногтей до иголок был прилежно срисован – в нем участь скучать пассажиров, жалеющих странных и сирых, в нем суржик и слово. Есть в сентябрьском деньке невесомости полная нота, как в морозном хлопке, поверив в единое что-то. Уезжают одни, разбредутся другие – с орехом грецким, семечкой, рыбой. Вот дни ранней осени. Скуки прореха, вкус гранатовый, зычный гудок тепловозный, шарик матовый солнца, собаки и воздух. Это время бежать от зимы, не торгуясь и не беспокоясь. Невеселые разные мы, и каждые – ждущие поезд. * * * им смешно а люди не летают начитавшись самгина и федр но антенны хвойные впитали и передают весна я кедр вскрыты реки в одури овраги бронзой мать-и-мачехи растут вместо пасхи глобусы и флаги токаря и сцепщики несут стольких лиц в кашне в пальто вспотевших пропуская море встал трамвай говорят про двое полетевших и один ученый николай нужно вместе сообща решая кедр кедр я заря прием то ли строя то ли воскрешая прыгнуть заглянуть за окоем а пока шутник не кончит чтенье чертит палец пыльное стекло почему весной так мало тени почему в апреле так светло * * * памяти Аси Каревой со мной это было я шел у подъезда курить на длинной скамейке спиною к стене прислонялся и близилась полночь и куст начинал говорить и голос черемухи ветром больным обрывался и вышла луна как наверно выходит на пруд соседка-подросток и были шаги ее наги и воздух звенел в продолжении долгих минут я видел такое чего не сказать на бумаге и то хорошо что чудесному имени нет что ночь безоглядна и в темном таится живое и сорванный лист это чья-нибудь жизнь на просвет и светится в малом значенье ее грозовое откуда не знаю начало такой красоты наверное в том что она умолкание шума что нету страшней и прекрасней ее наготы когда она смотрит в упор словно кто-нибудь умер я вижу и слышу и я не могу рассказать а только вхожу как чужой в пелену грозовую глядят испытующе карие эти глаза той вечной и первой которую не назову я светилась черемуха ночью когда при луне она появилась сначала взглянувшая мельком потом будто вспомнив меня обернулась ко мне со мной это было я вышел курить на скамейку
Поэзия метрополии
Автор публикации