В саду умирала белка. Я поняла это не сразу.
Субботнее утро.
Утро в субботу начинается в десять. Муж на работе. Медленно открыла глаза, медленно встала, по-утреннему медленно и бесцельно заглянула во все комнаты. Приготовила кофе по-турецки, взяла сигареты и вышла в сад.
Редкие минуты. Блаженство. Счастье могло быть абсолютным, если бы не мохнатый шмель, который кружил надо мной. Я не шевелилась и молча уговаривала его: «Уходи, улетай. Не думай, что моя нечесаная и взлохмаченная голова – душистый хмель». Улетел.
В общем, утро было чудесное. Над головой висело чистое голубое небо – такая редкость в Лондоне, на лужайке сидели две маленькие птицы, похожие на зарянок, и о чем-то переговаривались. Я потягивала кофе, курила и лениво осматривала сад-лужайку.
Что может омрачить такой день?
В углу – куст серебристой полыни, а под ним что-то серое. Не может быть! Точно – белка. Белка, которая обычно шарахается от щелчка зажигалки, улеглась под кустом и спокойно лежит.
Да, наша белка! Те же два белых пятна на голове, похожих на залысины, как у Ленина. Так я хотела назвать ее. Но муж сказал, что белка, между прочим, не «он», а «она». И вообще больше смахивает на исландскую певицу Бъёрк. Я удивилась – когда это он успел найти различие между «он» и «она». Лично я поняла, когда увидела белку беременной. Каждый раз звать: «Бъёрк, Бъёрк», – язык можно сломать. Лучше – Баська.
Не знаю, как долго она живет здесь. Лично я – пять лет. Первый год присматривались друг к другу: я из-за занавески, она – сидя на заборе. Белка обосновала дом-гнездо на чердаке. Муж показал мне дыру-лазейку. Видимо, это ее парадный выход в сад.
– Баська, Баська, – негромко позвала я.
Никакой реакции. Хвост завален набок. Слабый ветерок играет в шерсти.
Я привыкла к белке. Она стала частью сада и моей жизни.
Но, если честно, немного побаивалась. Муж виноват. Как-то он сказал:
– Осторожно, это не белка, а оборотень. Укусит – заболеешь. Белка-крыса. Цвет у нее, видишь, не тот, – продолжал он.
– Ну и что?
– Должен быть рыжий.
– Не хочет она быть рыжей. Ей серый больше к лицу. Мне - тоже.
– Может, даже диверсия со стороны американцев... – настаивал муж.
– Опять ты за свое, – огрызнулась я. – Белка это! Сами намутируете...
– …а может – со стороны русских…
– Русские белки – рыжие.
Я умышленно громко стукнула чашкой о блюдце. Белка-диверсантка не пошевелилась.
Странно. Неужели?..
Пару недель назад муж вскочил ночью с кровати и полез на чердак.
– Все, хватит, убью, – сказал он утром.
– Когда?
– Не тебя. Баську твою.
– Она беременна.
Муж явно был не в духе. Отодвинул чашку, начал жестикулировать и доказывать, какой вред приносит белка. Все погрызла на чердаке, соседи жалуются, по ночам шум-гам, скоро начнет грызть деревянный корпус семейной реликвии – машинки «Зингер», которая, между прочим, изготовлена в девятнадцатом веке.
Видела я эту «Зингер». Я бы ее не грызла. Белка – тоже. В пыли, в паутине, замасленная-замусоленная. «А вот шить попробую, – подумала я. – Эти «Зингеры» – вечные».
К концу недели приехал из Уэльса Дэйв, брат мужа. В руках новенькое, сияющее ружье-двустволка.
Я ахнула и начала суетиться. Как бы между прочим поинтересовалась, есть ли разрешение на пользование оружием? Предложила поехать на озеро или в Музей имперских войн, куда муж давно собирался. Получила отказ. Я поняла, что все бесполезно – в них проснулся древний инстинкт мужчины-воина.
Они – в сад, на разведку. Я – за ними.
Муж иностранец. Вернее – я иностранка, он парень местный, британский.
Я люблю мужа. Но мы не только из двух разных стран, мы – из двух разных миров. Я устала от бесконечных, доходящих до развода споров на тему: «Какой народ лучше: русский или английский?», хотя сама же и начинаю. А еще я не могу избавиться от назойливой привычки все загадывать. Перехожу дорогу: если успею проскочить перед зеленым «Рено» – получу письмо.
«Если убьют белку – разведемся, – загадала я. – Черт с ним, с паспортом». Сама внимательно прочесывала глазами сад. Где же она?..
Ситуация в саду накалялась. Охотники заметили жертву.
Не знаю, что взяло верх: жалость к белке или нежелание разводиться. В тот момент, когда Дэйв начал целиться, я вдруг громко закричала: «Погода прекрасная сегодня, не так ли?»
Погода была – так себе. Белка поняла меня правильно и отскочила в сторону. Дэйв промазал. Охота не удалась.
Белка подала признак жизни: подняла курносую морду вверх и снова положила на лапки. Большая черно-зеленая муха села ей на нос – никакой реакции. Я подошла ближе и прогнала муху.
– Баська, – тихо позвала я. Она открыла глаза. Я заглянула в них и вздрогнула. Точно такое же выражение я видела в глазах умирающей бабушки. Вернее, никакого выражения – пустота. Серые бездонные круги.
На следующий день я вывешивала белье. Соседка занималась тем же.
– Сдохла белка! – радостно сообщила она. – Муж бросил ее в мусорный бак.
«Умерла», – подумала я. Подошла к кусту полыни. Клочки серой шерсти запутались в траве. «Царство тебе небесное, Баська», – мелькнуло в голове. Хотела подумать: можно ли так говорить вслед ушедшим белкам, но вышел муж и протянул руку вверх:
– Смотри!
Я подняла голову и ахнула. Мне показалось, что на стене два гигантских паука. Подошла ближе и явно увидела двух маленьких белок. Они распластались и как будто прилипли к стене. У одной белые пятна-залысины на голове, а вторая – рыжая. Ура! Наша взяла!
Время от времени бельчата-паучата по-пластунски перемещали тела в сторону норы-лазейки. Пугливо озирались. Даже на расстоянии было видно в их глазах недоверие и испуг: что это, куда мы попали? Мамкой пахнет, где она? Есть хотим.
Маленькие божьи создания, добро пожаловать в жизнь! Куплю я вам орешков и в обиду не дам.
Чтобы не злить мужа, я повесила на лицо равнодушное выражение и сказала:
– Надо же – рыжая...
– Я же говорил – диверсия, – бросил муж
«Сегодня сниму «Зингер» с чердака и куплю орешков», – подумала я.