Стихотворения Надежды Шляховой зачастую предваряют эпиграфы из Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой… Да и переклички с пушкинскими строками, с легким дыханием, дуновением пушкинского текста тоже угадываемы, ощутимы, слышны. Есть, есть от прочтения стихов Надежды Шляховой это удивительное радостное чувство благорастворения поэтических воздусей, преемственности произведений автора русской классической поэзии. И радость эта ничуть не убывает, несмотря на взыскующую беспокойную глубину, а порой и трагичность смыслов, являемых автором, что, собственно, также вполне созвучно традициям русской лирики. Может быть, потому, что наиболее отчётливым, доминирующим рефреном в стихах замечательного поэта Надежды Шляховой является принятие жизни, восхищение её непостижимостью и неповторимостью.
О. Г.
Школа Искусств
И приходит закат,
И стоит в карауле высоком,
И живую звезду в догорающей держит руке
Владимир Смолдырев
Сегодня в Покровском открытие Школы искусств.
По чистым дорожкам порхают воздушные музы.
На стендах – цитаты: Брентано, Новалис и Пруст…
Под зонтиком – сладкая вата со вкусом арбуза.
Идут на ходулях Гортензия и Ганимед,
Одетые в лёгкую пену крахмальных батистов.
Под жёлтою аркой готовят бесплатный обед
Для сирых, и нищих, и прочих заезжих артистов.
Но я вспоминаю о том, как полвека назад
Избили поэта и бросили возле сарая,
Вот здесь, в двух шагах,
под мостом, где усадьба и сад.
О чём ему думалось, в мартовской тьме умирая?
О том ли, что холод смертельный идёт от земли,
О том ли, что звёзды по небу кружат каруселью?
А может о том, что хорошие строки пришли,
Ведь лучшие рифмы всегда приходили с похмелья…
Звенел от ночного мороза калиновый куст,
При свете луны догорал ледяными слезами…
Бесплатная смерть для отличников Школы Искусств,
По курсу Поэзии самый последний экзамен…
Наследница
Я пришла тебя сменить, сестра,
У лесного, у высокого костра.
Анна Ахматова
Да, я пришла, соблазны одолев,
Принять судьбу – простой ржаною коркой.
Кому-то надо взять твой алый гнев,
Твой белый свет, твою любовь и зоркость.
Вне времени и места – у костра,
(Во сне, в бегах, во временной квартире),
Я не сменить пришла тебя, сестра, –
Построить мост твоей загробной лире.
Вновь на Руси звенят колокола,
Но Божья милость – поперёк и набок.
Ты, как Христос, бездомною была.
Я дом нашла и с ним – цыганский табор.
Сто лет – и вновь война, и кровь, и грязь.
И горе горло рвёт звериным когтем,
И ложь по-над столицей разлеглась
Воздушным кремом и вонючим дёгтем.
Такой густой, такой уютный мрак
И почему-то никому не страшно.
Но знаешь, ты – по- прежнему маяк.
А я, как страж, займу свой пост у башни.
Февраль
Мы живы и молоды оба
Ю. Мориц
Два года, как ты там, куда не дотянуться.
А я ещё горю, как чадная свеча.
Отсутствие тебя страшнее всех отсутствий….
Во сне и наяву – без твоего плеча,
Без взгляда твоего… Прозрачной акварелью
Заснеженный февраль заглядывает в дом.
А я не помню снов. Мучительней похмелья
Очнуться без тебя в пустынное «потом».
Пусть я тебе приснюсь – красивою, глазастой,
Там, где-нибудь в твоём сияющем саду.
Ты улыбнёшься мне и тихо скажешь: «Здравствуй!
Не плачь и не тоскуй. Живи! Я подожду».
В смертном братстве
– Послушайте! – Ещё меня любите
За то, что я умру.
М. Цветаева
Детский ужас малолетней странницы,
С болью облекаемый в слова:
Ты умрёшь, а всё вокруг останется –
И река, и птицы, и трава.
Как же так? Мгновенье за мгновением
Этот мир заполнен по края
Жизнью, восхищеньем, удивлением
Твоего единственного Я.
Дерева в лесу широколиственном,
Над морской пучиной корабли –
Всё в твоём сознании, единственном
Посреди истории Земли.
Но – природу не переупрямите –
Час придёт, и в бездне пустоты
Сгинут клады ненасытной памяти,
И любовь, и слёзы, и мечты.
Оглянись, одолевая панику.
В этом мире каждый – пилигрим,
Каждый примеряет роль избранника,
Не бессмертен и неповторим.
А по сути и терять-то нечего…
Осмотрись, подумай, отдышись.
В смертном братстве мира человечьего
Легче и ответственнее жизнь.
Отражаю
На Канары уехали фавны,
На охоту пошли егеря.
Внутримышечно, внутрисуставно
Каплет серая стынь ноября.
Растеряла наряды опушка –
Ни веселия, ни щегольства.
Вместо золота хлебной горбушкой
На газонах темнеет листва.
Так и хочется тронуть – свежа ли?
Не сгорела ли в тёмном костре?
Отражаю тоску, отражаю,
Отражаясь в своём ноябре –
Урожайно, корично и тминно…
И, вина заказав корчмарю,
В золотистое сердце камина,
Словно в зеркало, молча смотрю.
Из тяжести недоброй
Но чем внимательней, твердыня Notre dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.
О.Э. Мандельштам сб. «Камень»
Онемевшие пальцы сжимаю в кулак,
С каждым мигом – больнее и жальче…
У горгульи себе накликает ГУЛАГ
Горбоносый восторженный мальчик.
Оплотневшее звонкое слово «Собор»
Презирает закон тяготенья…
Ты летишь вместе с ним, но колючий забор
За спиною сгущается тенью.
Ты не чуешь, как пахнет горячим свинцом
От российской пурги-снеговейки?
Не по мрамору, Мастер! По сердцу резцом
Создают красоту в этом веке.
Ты прекрасное создал (услышал Господь!),
Из милетской науки и праха,
Из собачьих клыков, раздирающих плоть,
Из горючего горя и страха.
Не ослеп, не оглох в круговерти чумной,
И убийцам не пел аллилуйю,
И копался в помойке, безумный, больной,
Добывая капусту гнилую.
Знал бы раньше… Но если дана благодать,
То не можешь, не смеешь – иначе.
И стояла над свалкой Эллада, как мать,
От любови и гордости плача…
* * *
Чтоб были перекрытия легки,
Чтоб стал церковный свод похож на чудо,
Служили мастерам голосники –
Большие длинногорлые сосуды.
Они в себе держали пустоту
И легкость. Горловиною наружу
Подхватывали звуки на лету,
Гасили эхо, пробуждали душу.
А нынче, вдохновением влеком,
Ни на кого за скудость не в обиде,
Работает поэт голосником,
Кувшином в современной пирамиде.
О, наших дней горение и дым!
Богатства и любовь уходят в Лету.
Поэту вправду надо быть пустым,
Но полным тишиной, и тьмой, и светом.
И, словно обреченность и оброк,
Нести в себе безбожие и Церковь,
Чтоб небеса не так давили сверху,
Чтоб каждый слабый шёпот слышал Бог.
* * *
Возвращаюсь в любовь – из коротких и длинных отлучек,
Философских эссе, силлогизмов, подёрнутых льдом.
Пусть опять непокой, и над крышей – лиловая туча,
Всё равно – это дом. Нерушимый единственный дом.
Возвращаюсь в любовь – вне времён и пространственных рамок.
Два окна, да крыльцо, да узорный наличник резной…
На сегодня – изба. Завтра – стрельчатый рыцарский замок.
Послезавтра – урочище в лиственной неге лесной.
Переливом обличий, богатством неслышных аккордов
Мне земля – лабиринт, где сплетаются в узел пути.
Гнев и боль растеряв, позабыв про обиду и гордость,
Возвращаюсь в любовь. Просто некуда больше идти.
Память генов
Расстрелянное время распрямилось,
Вдохнуло смерть и выдохнуло нас.
М. Никулина
Нас рождало время лагерей,
Вслед смертям, отчаянно и люто,
Неизжитой тягою к уюту
Наших осуждённых матерей,
Нежностью, оттёртою дотла
Едкой кислотой и горьким прахом,
Выжженным преодолённым страхом:
Нечего терять – одна зола…
Оттого гнездимся высоко,
Никогда не прибиваясь к стае,
Оттого, легко приобретая,
Нажитое раздаём легко,
Видно, тело в тёмной глубине
Знает, каково остаться голым,
Нищим, и бесправным, и бесполым
С голодом своим наедине.
Память генов мучит, как своя,
Тихо говоря, что век твой краток,
А душа – мерцающий осадок
В дьявольской реторте бытия.
О дзен-буддизме. Дорожное
Светящимся облаком мимо – вж-ж-жик! –
Джип.
Ещё шаг. Ещё сто и тысяча.
Спасибо джипу. Высвечен
На фоне искрящихся снегов
Указатель: ВАРАВИНО.
Всё правильно.
Впереди пятнадцать тысяч шагов…
Ничего особенного. Позади Новый год,
Праздничный стол, мартини и водка.
Идёт по шоссе усталая тётка,
Проспавшая в автобусе нужный поворот.
И теперь до него – всего ничего –
Тринадцать километров в обществе ночного леса
И два километра от поворота до дома.
Автомобили, летящие мимо, можно рассматривать, как фантомы….
Ничего, дойду. Не принцесса.
Плохо, что впереди длинный подъём,
Выматывающий, как философская книга.
Сбивается дыхание. Пульс отзывается гулко.
Ничего, сбавим темп и потихоньку дойдём.
Большая прогулка.
Совсем, как у Стивена Кинга.
Правда, здесь не предусмотрены программою
Болельщики, контроль, расстрел отставших и прочее.
Но можно сесть отдохнуть в сугроб на обочине –
И получится то же самое.
Ещё пять тысяч шагов до поворота,
Снова лавина света – тойота,
Японочка, изящная да моторная.
Скатертью дорога под шины ей…
Сводит ногу, на которой порвано –
Давно, не теперь – ахиллово сухожилие…
Закурила. Плеснуло жаром под левой грудью.
Ну, шагай, да не трусь, толстопятая.
Вот миную подъём – и второе дыхание будет.
Нет, пожалуй, уже не второе, а пятое.
Всё. Закончились мысли. Осталось одно: бреду.
Преодолеваю усталость и вьюгу…
Дойти. Поставить свечку за здравие друга.
В ясном сознании, не в бреду
Зная, что это моё единственное право:
Идти. Не взывать: «Господи, помоги!»,
Не ждать помощи и не считать шаги –
Просто идти. Не Дэус. Не Дьявол. Дао.
Я – озеро Неро
Я– зеркало прошлого, сгусток времён,
И совесть, и мера,
Хранилище снов, мартиролог имён...
Я – озеро Неро.
Раскину атласную ферязь мою
И слушаю травы.
И всё принимаю, и всё отдаю:
Любовь и отраву.
Я ливни ловлю, и дождей болтовню,
И вьюжные свисты.
Осенние оттиски листьев храню
Весне на мониста.
Склонись надо мною и сердце раскрой,
Подстреленный кречет.
Послушай, как волн моих шёлковый строй,
Баюкая, лечит.
Смотри, как мерцает в подводном плену
Былинное имя.
Позволь мне в мою заглянуть глубину
Глазами твоими.
Крылами лебяжьими плещут в края
Реальность и вера.
Я – древняя, тайная память твоя.
Я – озеро Неро…
Русь. XIV век
Шагом. В рысь. Галопом грузным.
Чоки-чоки, ай-люли! –
Это тверичи на Суздаль
За добычею пошли.
Полыхает край родимый,
Пламя мечется в ночи.
Это снова на Владимир
Ополчились москвичи.
Беспощадно, вероломно –
Князь на князя, хоть ты плачь!
Угличане – на Коломну,
Ростовчане – на Киржач.
В поймах стелются туманы,
Ходят тени по воде,
Меж собой дерутся ханы
В раззолоченной Орде.
А тебе, дружок, баюкать,
Примостившись на суку,
Покалеченную руку
Да сиротскую тоску.
В кроне спрятавшись, унять бы
Боль, отчаянье и дрожь –
Заживёт рука до свадьбы,
Коль до свадьбы доживёшь.
Оглянись! Мы – рядом, рыжий.
Ну, всего-то семь веков…
Оттого и знаем – выжил
И от кметей был таков.
То не сердца перебои,
Не гроза на небеси,
Это встало за тобою
Всё грядущее Руси,
И хранит – от острой пики,
От меча и кистеня,
Чтоб в церквах светились лики
Тайной вечного огня,
Чтоб горячим ритмом пульса,
А не смертью от клинка
К нам художник дотянулся
Через тёмные века,
Чтобы шли живые соки:
Ярких красок, дивных слов,
Чтобы вырос ты высоким,
Богомаз Андрей Рублев.
Эх, вот так бы и сегодня
Взмахом легкого крыла
Мастеров рука Господня,
Словно душу, берегла.
