Поэзия метрополии

Автор публикации
Александр Кушнер ( Россия )
№ 2 (30)/ 2020

Стихи

Александра Семёновича Кушнера знают все, а много ли у нас поэтов-современников, которых знают все? Если сказать о нём в трёх словах, то это, думаю, будут жизнь, традиция и Петербург. Вполне достаточно для краткого предисловия, и – давайте читать стихи.

 

   Д. Л.

 

 

ПЕТЕРБУРГСКИЕ РЕКИ

 

Вижу, вижу спозаранку

Устремленные в Неву

И Обводный, и Фонтанку,

И похожую на склянку

Речку Кронверку во рву.

 

И каналов без уздечки

Вижу утреннюю прыть,

Их названья на дощечке,

И смертельной Чёрной речки

Ускользающую нить.

 

Слышу, слышу вздох неловкий,

Плач по жизни прожитой,

Вижу Екатерингофки

Блики, отблески, подковки

Жирный отсвет нефтяной.

 

Вижу серого оттенка

Мойку, женщину и зонт,

Крюков, лезущий на стенку,

Пряжку, Карповку, Смоленку,

Стикс, Коцит и Ахеронт.

* * *

 

Танцует тот, кто не танцует,

Ножом по рюмочке стучит.

Гарцует тот, кто не гарцует,

С трибуны машет и кричит.

 

А кто танцует в самом деле

И кто гарцует на коне,

Тем эти пляски надоели,

А эти лошади – вдвойне.

 

 

* * *

 

Конверт какой-то странный, странный,

Как-будто даже самодельный,

И штемпель смазанный, туманный,

С пометкой давности недельной,

И марка странная, пустая,

Размытый образ захолустья:

Ни президента Уругвая,

Ни Темзы, – так, какой-то кустик.

 

И буква к букве так теснятся,

Что почерк явно засекречен.

Внизу, как можно догадаться,

Обратный адрес не помечен.

Тихонько рву конверт по краю

И на листе бумаги плотном

С трудом по-русски разбираю

Слова в смятенье безотчётном.

 

«Мы здесь собрались кругом тесным

Тебя заверить в знак вниманья

В размытом нашем, повсеместном,

Ослабленном существованье.

Когда ночами (бред какой-то!)

Воюет ветер с тёмным садом,

О всех не скажем, но с тобой-то,

Молчи, не вздрагивай, мы рядом.

 

Не спи же, вглядывайся зорче,

Нас различай поодиночке».

И дальше почерк неразборчив,

Я пропускаю две-три строчки.

«Прощай! Чернила наши блёклы,

А почта наша ненадёжна,

И так в саду листва намокла,

Что шага сделать невозможно».

 

 

* * *

 

Придёшь домой, шурша плащом,

Стирая дождь со щёк:

Таинственна ли жизнь ещё?

Таинственна ещё.

 

Не надо призраков, теней:

Темна и без того.

Ах, проза в ней ещё странней,

Таинственней всего.

 

Мне дорог жизни крупный план,

Неровности, озноб

И в ней увиденный изъян,

Как в сильный микроскоп.

 

Биолог скажет, винт кружа,

Что взгляда не отвесть.

– Не знаю, есть ли в нас душа,

Но в клетке, – скажет, – есть.

 

И он тем более смущён,

Что в тайну посвящён.

Ну, значит, можно жить ещё.

Таинственна ещё.

 

Придёшь домой, рука в мелу,

Как будто подпирал

И эту ночь, и эту мглу,

И каменный портал.

 

Нас учат мрамор и гранит

Не поминать обид,

Но помнить, как листва летит

К ногам кариатид.

 

Как мир качается – держись!

Уж не листву ль со щёк

Смахнуть решили, сделав жизнь

Таинственней ещё?                        

 

 

* * *

 

Сентябрь выметает широкой метлой

Жучков, паучков с паутиной сквозной,

Истёрзанных бабочек, ссохшихся ос,

На сломанных крыльях разбитых стрекоз,

Их круглые линзы, бинокли, очки,

Чешуйки, распорки, густую пыльцу,

Их усики, лапки, зацепки, крючки,

Оборки, которые были к лицу.

 

Сентябрь выметает широкой метлой

Хитиновый мусор, наряд кружевной,

Как если б директор балетных теплиц

Очнулся - и сдунул своих танцовщиц.

Сентябрь выметает метлой со двора

За поле, за речку и дальше, во тьму,

Манжеты, застежки, плащи, веера,

Надежды на счастье, батист, бахрому.

 

Прощай, моя радость! До кладбища ос,

До свалки жуков, до погоста слепней,

До царства Плутона, до высохших слёз,

До блёклых, в цветах, элизийских полей!           

 

 

* * *

 

Я список кораблей прочел до середины...

О. Мандельштам

 

Мы останавливали с тобой

Каретоподобный кэб

И мчались по Лондону, хвост трубой,

Здравствуй, здравствуй, чужой вертеп!

И сорили такими словами, как

Оксфорд-стрит и Трафальгар-сквер,

Нашей юности, канувшей в снег и мрак,

Подавая плохой пример.

 

Твой английский слаб, мой французский плох.

За кого принимал шофёр

Нас? Как если бы вырицкий чертополох

На домашний ступил ковёр.

 

Или розовый сиверский иван-чай

Вброд лесной перешёл ручей.

Но сверх счетчика фунт я давал на чай –

И шофер говорил: "О'кей!"

 

Потому что, наверное, сорок лет

Нам внушали средь наших бед,

Что бессмертия нет, утешенья нет,

А уж Англии, точно, нет.

 

Но сверкнули мне волны чужих морей,

И другой разговор пошёл...

Не за то ли, что список я кораблей,

Мальчик, вслух до конца прочел?

 

 

* * *

 

Разве можно после Пастернака

Написать о ёлке новогодней?

Можно, можно! – звезды мне из мрака

Говорят, – вот именно сегодня.

 

Он писал при Ироде: верблюды

Из картона, – клей и позолота, –

В тех стихах евангельское чудо

Превращали в комнатное что-то.

 

И волхвы, возможные напасти

Обманув, на валенки сапожки

Обменяв, как бы советской власти

Противостояли на порожке.

 

А сегодня ёлка - это ёлка,

И её нам, маленькую, жалко.

Веточка, колючая, как чёлка,

Лезет в глаз, – шалунья ты, нахалка!

 

Нет ли Бога, есть ли Он, – узнаем,

Умерев, у Гоголя, у Канта,

У любого встречного, – за краем.

Нас устроят оба варианта.

 

 

СТРЕКОЗА

 

Долго руку держала в руке

И, как в давние дни, не хотела

Отпускать на ночном сквозняке

Его лёгкую душу и тело.

 

И шепнул он ей, глядя в глаза:

Если жизнь существует иная,

Я подам тебе знак: стрекоза

Постучится в окно золотая.

 

Умер он через несколько дней.

В хладном августе реют стрекозы

Там, где в пух превратился кипрей, –

И на них она смотрит сквозь слёзы.

 

И до позднего часа окно

Оставляет нарочно открытым.

Стрекоза не влетает. Темно.

Не стучится с загробным визитом.

 

Значит, нет ничего. И смотреть

Нет на звезды горячего смысла.

Хорошо бы и ей умереть.

Только сны и абстрактные числа.

 

Но звонок разбудил в два часа –

И в мобильную лёгкую трубку

Чей-то голос сказал: «Стрекоза»,

Как сквозь тряпку сказал или губку.

 

Я-то думаю: он попросил

Перед смертью надёжного друга,

Тот набрался отваги и сил:

Не такая большая услуга.