Поэтическая критика

Автор публикации
Александр Карпенко ( Россия )
№ 2 (38)/ 2022

«Место жительства – русская литература»

Заметки о творчестве Владимира Друка (США)

 

Владимир Друк обратил на себя внимание, как и многие другие современные поэты, ещё в «перестроечное» время. Он, возможно, самый универсальный писатель из представителей новых литературных течений конца 80-х. Владимир словно бы повенчал в своем творчестве концептуализм Пригова, карточки Рубинштейна и иронию Иртеньева. «Цель Друка – выразить внесловесное», – говорит о нём Виктор Коркия в остроумной статье «Друк и дурная бесконечность»: «чем более я / тем менее я / тем не менее – я». В конце 80-х, когда политики увлечённо разрушали коммунистическое государство, поэты с не меньшим энтузиазмом опрокидывали ненавистный им соцреализм. Модернисты восьмидесятых раскачали могучее древо русской литературы. В то время Владимир Друк, как и многие другие авангардисты, входил в московский клуб «Поэзия». В творчестве Друка есть отголоски даже, казалось бы, совсем не близких ему куртуазных маньеристов, поскольку это было время, когда в одном тигле плавились все новые, только что возникшие поэтические направления.

На становление поэтики Владимира Друка повлияло, судя по всему, творчество обэриутов – Заболоцкого, Хармса, Введенского. Друк – многолик. Он одновременно и «прикольщик», и пронзительный лирик. Стихи его легко запоминаются, а внутренняя гармония сохраняется в них даже тогда, когда он уходит от рифмованной заданности стихотворений в пространство верлибра. Речь его афористична, а крылатые изречения выдают в нём глубокого и разностороннего человека: «Жизнь – как взятый напрокат самокат», – говорит поэт.

Есть у Владимира и традиционные, и даже «песенные» стихи: «а ты читал стихи бориса пастернака, / качая головой, качая головой, / сплетались в узелки таинственные знаки, / стекали по стеклу, по дымке голубой. / сидели у окна на нашей старой даче, / где раннею весной, где раннею весной, / оттаявший от сна, бревенчатый, чердачный, / раскачивался дом набухший и хмельной. / а ты читал стихи, как шепчут заклинанья, / хлестало по стеклу, крушило и рвалось – / раскачивалась ночь. мы распахнули ставни. / под утро нам взлететь впервые удалось». Такие стихи часто возникают в творчестве поэта после посиделок или прогулок с друзьями, когда удаётся, по выражению Друка, «взлететь». Вот ещё одно такое стихотворение, только теперь это уже не ямб, а хорей: «два глотка до сан-диего / три затяжки до эйлата / мы гуляем вдоль гудзона / нам озона маловато / маловато нам озона / но зато такие дали / но зато такие цели – / словно мы уже поддали / словно мы уже взлетели».

Мне, как читателю, авангардные стихи Владимира Друка представляются более интересными, чем традиционные. В авангардных стихах у него всегда есть изюминка, подача, парадоксальность зрения. Ещё Введенский показал, что авангард способен нести в себе и пушкинские черты. Авангардные строки, если вдуматься, есть и у самого Александра Сергеевича, например, вот эти: «Иль мне в лоб шлагбаум влепит / Непроворный инвалид». В работе «Полный и неполный аут» Владимир демонстрирует нам свои выходы из космического корабля традиционной поэзии в открытый космос. Даже давние его тексты по-прежнему воспринимаются злободневно, в них есть интуиция и предвиденье. «Образ врага. Художественный образ врага. Высокохудожественный образ врага». «Три нациста, три весёлых друга, экипаж машины боевой». Из замкнутой «бочки Гвидона» поэт вышел в океан бушующей жизни. Его стихи «не новостным» способом отражают нашу действительность. Сама фамилия «Друк» являет собой палиндром – это курд наоборот. Перефразируя Пушкина, скажу: «не продается вдохновение, но можно друкопись продать». Сам Друк тоже перефразирует Пушкина. Он пишет: «ЯГЕНИЙПАРАДОКСОВДРУКВЛАДИМИР». Но это только словесная игра скромного и совсем не пафосного человека.

Поэт по-тютчевски предпочитает ночь – дню: «На зеркале ночи / дыхание тёплое тает. / качаются сосны / по чёрному бархату леса. / оступишься – птица ночная / надменно и резко взлетает, / разбойно и дерзко, / как отблеск луны на металле. / оступишься, дрогнешь, / и сердце замрёт и забьётся, / а воздух вздохнуть – / как звезду зачерпнуть из колодца». «Гражданин ночи» Друк – поэт ответвлений. Чем обширнее текст, тем увереннее чувствует себя в нём автор, тем глубиннее проступающие сквозь него смыслы. Но Друк блестяще пишет и совсем короткие тексты. В основе его поэтических изысканий лежит старый добрый постмодернизм, густо замешанный на творчестве обэриутов. «Мой герой – говорит Владимир, – человек выживающий, во всех предлагаемых обстоятельствах. В этом новом мире новостей, бомб, ненависти, грязи, политической агрессии, бюрократической агрессии». Мне импонирует стремление Владимира постоянно развиваться, находить новые ходы и приёмы. Он – автор стереопоэмы «Телецентр», где на страницах справа и слева соседствуют сразу два текста. А ведь можно было бы не идти в творчестве так широко – достаточно просто эксплуатировать однажды найденное.

«Весёлое имя – Пушкин» – сказал Александр Блок в своей последней речи о назначении поэзии в феврале 1921 года. Я думаю, что Друк – тоже весёлое имя. У него изумительное чувство юмора, потрясающая самоирония. «Я – искусственный клапан весёлого сердца России», – говорит о себе поэт. И эта «весёлость» у него – вполне пушкинская: «а ты пушкин? – нет, я не пушкин / значит, ты не гений? – да, я не гений / а кто ты? – я сукин сын». «– слышишь, идёт время? / – погоди, подпустим его поближе…». «Кругом несовпадения, / Ошибки и грехи. / Я тоже мог быть гением, / А вот – пишу стихи…». Или вот: «Я новый мир хотел построить, Да больше нечего ломать». А вот ещё стихи с тютчевско-пушкинскими центонами: «раз не дано предугадать / чем наше слово отзовётся / то пусть оно пока заткнётся / и это будет благодать / освобождённая страна / вздохнув, развалится на части / но кто-то соберёт запчасти / и вспомнит наши имена». Складывается впечатление, что у Друка, который особую ставку на юмор вроде бы не делает, весёлых стихов на порядок больше, чем у Вишневского или Иртеньева, которые как раз делают такую ставку. При этом в стихах Друка присутствуют глубокие философские размышления. И юмор не является им помехой: «слово «смерть» отменено цензурой». «требуем прекратить экспорт евреев в промышленно-развитые страны!». От смешных и забавных текстов Друка – один шаг до остроумных сочинений Жванецкого. Но Друк для нас – это ещё поэзия, а Жванецкий – уже сатира и юмор.

Поэту присуща особая зоркость, в том числе и на политические события. «очень глупо и обидно / видеть только то, / что видно». Чтобы «не было обидно», поэт видит и то, чего другие не видят. Друк первым догадался, например, что «театр дружбы народов» – не более чем инсценировка по заказу власти. Интересно сравнивать написанное поэтом в метрополии и за границей, в эмиграции. Его творческий метод нисколько не изменился. У Владимира настойчиво зазвучала мысль об одноразовости жизни: одноразовые птицы, одноразовые новости, одноразовые люди, etc. Это какое-то неслыханное, запредельное одиночество «одноразовых» в этом чуждом высокой поэзии мире. Лирический герой Друка колеблется на ветру времени, но не гнётся. «Я к ветру прикреплён прищепкой бельевой», – говорит поэт. Разнообразие дарований и упорство в достижении цели помогают человеку выстоять в борьбе за жизнь.

Сказал своё слово Владимир Друк и в детской литературе: «слону приснился сон о том, / как он уснул и видит сон. / о том, как слон увидел сон / о том, что он, конечно, слон. / такой большой и умный слон, / а смотрит этот глупый сон. / какая польза для страны / была б, когда её слоны / другие видели бы сны!». Это настоящие детские стихи, как и вот эти: «мурка задумчиво в небо глядит: / может быть, там колбаса пролетит? / мысль, что бывают ещё чудеса, / даже приятнее, чем колбаса». Друк, на мой взгляд, вполне мог бы писать книги стихов для детей и конкурировать в этой нише литературы с Андреем Усачёвым.

В своём творчестве Владимир очень разнообразен. Помните, Волошин однажды заявил Цветаевой, что в ней спит «с десяток Петуховых». То же самое могу сказать и о стихах Друка. Он использует в творчестве всю широту своей одарённости, всё своё незаурядное языковое чутьё. Всё меняется в мире, мы наблюдаем смешение рас, наций, культур. «Новое разночинство», по мнению поэта, не всегда несёт в себе высокую культуру: «арбатство, растворённое в крови / лишь издали похоже на дворянство / а вот вблизи – последнее засранство / мы изменяем кривизну пространства / прогулками обиды и любви / но это не меняет суть пространства / как, впрочем, не меняет суть любви».

Новые книги выходят у Владимира нечасто, но в его Живом Журнале время от времени появляются новые стихи. Запомнилось стихотворение «Хунта-ху»: «факты? / факты / ух ты ах ты / с барахты / бухты – / бунты / шахты / бунты или понты? / сам ты / а ты / как ты так фак / как фак там ты / мрак». Любые факты можно переиначить, перетолковать по-своему. В этом слове абсолютный поэтический слух Владимира улавливает известное английское ругательство. Он словно бы пародирует в этом стихотворении Эллочку Людоедку, но его речь, в отличие от словаря героини Ильфа и Петрова, высекает поэтическую искру. А ещё он талантливо, средствами языка, воспроизводит стихию уличной толпы (стихи про группу «Пусси райот»). Это, в сущности, те же блоковские «12», только ещё забористее, ещё карнавальнее. И это соответствует политической обстановке в современном мире.

А вот звери в парадоксальном мире Друка живут не по-скотски, а по-людски: «и спокоен и мудр / в заповеднике зубр / и спокоен и добр / в заповеднике бобр / в заповеднике звери / живут заповедно / я подумал – и людям / это было б не вредно». Нельзя не упомянуть и о такой новой большой работе Владимира, как поэтическая версия еврейского алфавита «Алеф-Бета», которая вышла отдельным изданием. Книга погружает нас в заново открытую поэтом «по-хлебниковски» магию букв и символов.

Набрав в поисковике «Друк», я с удивлением обнаружил там вот что: «Друк – персонаж бутанской мифологии; национальный символ Бутана. Изображён на флаге Бутана держащим драгоценность, символизирующую богатство». Я не поверил своим глазам – информация о бутанской мифологии выглядит как иронический текст самого Владимира Друка.

Генрих Сапгир так сказал о поэте: «Володя Друк – поэт иронический, конструктивный, с некоторым инфантильным ветерком. Свежий и умный поэт, что и говорить. В анкете на вопрос «ваше настоящее место жительства?» он отвечает: «не уверен, что оно настоящее». Как в воду глядел: через два года переменил место жительства решительно. Но хотелось бы верить, что настоящее место жительства поэта Владимира Друка – это русская литература».