Как отмечает петербургский поэт и публицист Юлия Медведева, стихи Екатерины Дедух могут «заставить читателя проделать душевную работу, что, по сути, и является признаком настоящей поэзии». Одна из книг Екатерины, вышедшая в 2017 году, называется «Погружение». И это название не случайно, в такие стихи действительно нужно нырять, подобно аквалангисту, дабы их рассмотреть и понять. Подборку Екатерина прислала не очень большую, потому воздуха даже у не очень тренированного читателя должно хватить. Хорошего погружения!
Д. Л.
* * *
Я уеду за город, где скрежет машинный не слышен,
Только говор ручейный доносится издалека.
Здесь паденью комет равнозначно падение вишен,
И сияние солнца равно огоньку светляка.
Я ложусь на сплетенье бессмертника, мака, осота –
И теряюсь в стрекочущей жаркой зелёной волне.
И ни капли не кажется страшным, что точку отсчёта
Сквозь слои не нащупать уже никогда в глубине.
* * *
Пустота моя, как щенок юля,
В предрассветной исчезнет мгле.
Никогда не даришь ты мне себя,
Но меня возвращаешь мне.
А случись потом интереса для
Бог оставит меня одну –
За тебя обнимет меня земля,
Распахнув свою глубину.
* * *
Ты теперь не со мной, в том ни зла нет, ни чьей-то вины.
Словно атомный взрыв, поднимается гриб тишины.
Заоконный пейзаж – бутафорский корявый макет –
До меня не доносит ни воздух, ни солнечный свет.
Будто вынут из мира невидный живой элемент,
И не выловить даже, в какой это было момент,
И не вычислить вора. Хотя, не моя ли рука
Смысл вынула прочь – точно лампочку из ночника –
Из живого момента? Как будто порвала струну
Инструмента поющего. Вот, почему я тону
В пустоты и неверия всепоглощающей мгле.
Нет мне воздуха в воздухе. Нет мне земли на земле.
* * *
Когда на душу мне находит глухота,
И выцветает враз событие и слово –
Ищу глазами всплеск продрогшего листа,
Хвоинку, след в песке – ведь в мелочах основа,
Вокруг которой вновь сомкнётся в горле ком,
А из него на свет опять пробьётся чувство –
Способность снова жить и больно, и легко,
И даже пустоту постигнуть, как искусство.
* * *
Тех сосен оранжевый аромат
Стоит и сейчас во мне,
Как будто я воздуха синий плат,
Растянутый в летнем дне.
Как будто сама я тот горький лес,
Что небо тогда держал
Над нами безмолвно, смущенья без
Взирая на наш пожар.
Всё словно сейчас. А когда умру –
Не кану среди могил,
А стану тем часом в густом бору,
Когда ты счастливым был.
* * *
Черноплодной тоской всё полней наливается сад.
О точёные острые звёзды боясь уколоться,
Низко робкий туман мимо дома ползёт наугад.
Словно хищник в норе, темнота, ты таишься в колодце,
Ждёшь момент для броска, хочешь в душу нырнуть, чтоб рассвет,
Что наступит вот-вот, до тебя не добрался вовеки.
Ты права: на земле столь глубокого омута нет,
Где б так было темно, как бывает темно в человеке.
* * *
Когда ночного страха чад колеблется во мне,
Не оставляй меня, луна, плыви в промозглой мгле
Сбежавшим мячиком в реке, который день за днём
Ребёнок где-то ждёт, слезу роняя в водоём.
А я, цепляясь за тебя в безбрежности минут,
За ночью ночь переплыву, не опущусь ко дну.
А после выйду из воды на берег и в песок,
Как белый мячик, положу тебя у детских ног.
* * *
Солнце листьев так запросто втоптано в землю,
Что немеет душа.
Говорят «не суди» – я молчу, я приемлю,
Я гляжу, не дыша.
И сквозь страх прорастает желание летом
Стать древесным листом:
В небеса окунуться, наполниться светом,
Ничего, что потом –
Под каблук сапога, зная, что не осталось
Мне дороги назад.
Я свой солнечный свет – пусть хоть самую малость –
Перелью в чей-то взгляд.
* * *
День, словно треснувший кувшин.
Скорей допей, что в нём осталось,
Чтоб не пропала даже малость,
Что он готовил для души –
Простая мелкая деталь:
Шершавость обожжённой кружки,
Медовый свет древесной стружки,
Туманом тронутая даль –
Всё это может много дать
Тому, кто понял. На границе
Помедлит солнце, чтоб напиться,
Реки не потревожив гладь.
* * *
Мы тарелки из глины, мы так безнадёжно устали
И от собственной плоскости, и от глазеющих толп…
С этой выставки, где на столе мы как на пьедестале,
Мы однажды сбежим: мы осколками брызнем об пол
И от боли ослепнем в надежде, что вдруг мастерская
Хоть на час, хоть на миг нам привидится снова вокруг.
Небольшая цена, что собою мы быть перестанем,
Если вновь через смерть ощутим теплоту Его рук.
* * *
Удалились. Сад замер и сделался пуст.
Чёрной чаши бездонный провал
Миновал, до твоих не дотронувшись уст,
И щеки поцелуй не марал.
Впереди жизнь и старость. Внучат на дворе
Звонкий щебет, цветущий жасмин…
Прошептала листва наверху: «Назарей,
Всё спокойно. Не ты Его сын».
Всё смешалось во мгле. Рассмеялась земля,
Покачнувшись, ушла из-под ног.
Вздрогнул ты, осознав: по-другому нельзя –
Или ты человек, или Бог.
Крикнув: «Отче, прости! Я свой крест подыму…»,
Пробудился средь спящих в саду,
И увидел без страха, как тронуло тьму
Пламя факелов в горьком чаду.
* * *
С непонятным упорством, с каким повторяются сны,
Находя себе повод, порой, самый странный и праздный,
В голове, точно снимок, опять проявляется мысль:
До чего, всё же, птица летящая крестообразна...
С каждым разом всё резче, когда закрываю глаза,
Входит образ в сознанье, чтоб там навсегда закрепиться:
Пустотой и свободой надрывно зовут небеса,
Человечек ложится на крест и становится птицей.
* * *
Я сижу на краю в заходящих за землю лучах.
Отдыхает в ладонях согретая пальцами чаша,
И в её черноте, что зачерпнута в водах ключа,
Острый серпик небес и к плечу приклонённая чаща.
* * *
Закушу одиночество острою долькой луны.
Все дневные дела переделаны и сочтены,
Утомление больно, настырно стучится в висок.
В голове загорается медленно сна колесо,
Выжигая сознанье, бежит. Я теряю момент,
Когда мысли последней легко переломлен хребет,
И во мне воцаряется та первородная мгла,
Что божественной силе в себе обнаружить дала
Зародившийся свет. Девяносто процентов она
Занимает во мне, не имеет начала и дна.
Жизнь и память с себя, как дорожную пыль, соскребя,
Каждый ею становится, вновь обретая себя.
Обняла тишина, точно друг после многих разлук.
Мне придётся испить только то, что сама набрала я…
Каждым новым глотком унимаю дрожание рук,
Примиряясь со всем и себя, наконец, принимая.
* * *
Пахнет остро дождями растрёпанный пьяный шиповник.
И медовая сладость мешается с горечью в нём:
Время пьёт наши жизни, как в баре мы пьём свой джинн-тоник,
И уносит бармен опустевшие рюмки имён.
Даже в самом надежном есть нежная хрупкость птенечья:
Никого не спасти. Только мужества это принять
Мне не нужно. Дай сил мне противиться этому вечно
И беречь всех, кто дороги мне, до последнего дня.