Галина Крётеньи строит свои стихи в повествовательной интонации. Она – внимательный наблюдатель всего, к чему обращён её поэтический взгляд. Сквозь призму этого взгляда она по-своему воспринимает красоту природы, размышляет о нюансах человеческих судеб, побуждая читателя к сопережеванию, делится с ним сокровенными мыслями.
Д. Ч.
* * *
Сиротство, склоняется древко.
Потеря саднит сквозь года.
Бабочкой однодневкой
летаешь здесь иногда.
Письмо на ладонь опустилось
невидимой тенью крыла, –
там, где ты поселилась,
у слов другие тела.
С иным – переводчиков мало
с их многоголосьем, с тобой
нам полуслов хватало,
взгляда, молчанья, любой
пустяк – колокольчик из детства,
один на двоих мотив.
Слову некуда деться,
вдох до конца не прожив,
безмолвие не превозмочь.
Бабочка, крылья сложив,
запеленалась в кокон,
ни отогреть, ни помочь.
Плещет в ракушки окон
чернильного цвета ночь.
* * *
В квартире Россия, и Франция – в окнах,
и сразу с порога – альпийский рельеф,
а туча висит на балконе и мокнет,
окрестные горы небрежно стерев.
Сюжеты всё те же – в другом переплёте,
и ты поначалу себе незнаком:
капризное тело летит в самолёте,
душа как паломница бродит пешком,
и прямо по ней пролегают границы, –
не видно в траве никаких рубежей,
не хочет земля на фрагменты делиться,
бумаге оставив раздор чертежей.
Граница в горах – потеряется в туче,
скользнёт в семисотое озеро с кручи,
и в небо отсюда так просто пройти,
открыто на пике любого пути.
* * *
А. Мельнику
Ветрами гудит непогода,
сбивается воздух густой
в полкружки смолистого мёда
и хвои тягучий настой,
сереет песок непрогретый,
горчит запах талой воды,
ожоги недолгого лета –
костров прогоревших следы.
Над штормом танцуют деревья,
привстав на пуанты корней,
смолёные срубы деревни,
колодезных брёвен черней,
подслушали ветер: влюбился
когда-то в тайгу небосклон,
на землю упал и разлился
в ущелье привольностью волн.
Турист с кинокамерой бродит,
снимает то мусор у скал,
то ржавый топор на колоде, –
в кино не влезает Байкал.
С пожарища птицы летели,
над гнёздами корни срослись...
Бесправное море в купели
сквозь дым из тайги смотрит ввысь.
СОТВОРЕНИЕ МИРА
«... и Дух Божий
носился над водою...»
Книга Бытия. Гл.1
Потеплело дыхание хаоса, холода, тьмы,
и упала слеза одинокой забытой звезды,
(ведь была же звезда?! – ледяное дитя кутерьмы).
На ладони у Бога – солёная капля воды.
И возникла стихия – из небытия, чехарды
чёрных дыр, (как потом «антимир» на полотнах Дали):
ледники, водопады, ветра – триединство воды...
На ладони у Бога – модель совершенной Земли,
дивный шар в голубой оболочке оттаявших льдов.
...Человек, не задавшись с начала, (лукавил, грешил),
получив все земные дары, – россыпь райских плодов,
стал недолгим пристанищем несовершенной души...
Может, он сотворён для того, чтоб себя со-творял?
каждый день, – так без устали строят свой дом муравьи,
воспаряет вода в облака, – дождь не переставал
литься каплями неба, смиряя огонь не любви.
Туча – вечная прачка, но в генах у Каина – Змей?
не хватило души для него, дефицитной везде,
и печать не отмыть... А безгрешно – попробуй, сумей,
проживи, – лишь бы Он так легко шёл и шёл по воде.
* * *
Апельсин абажура на синем окне,
зимних сумерек мгла,
год, теряющийся в снеговой пелене,
вьюга горстью смела.
Лунным цветом просыпалась снежная пыль,
фонари оплела, –
свет рассеянно льётся и тень, как костыль
на сугроб прилегла.
Лампа солнечным клоном горит за стеклом,
лужи яблочный хруст, –
время года в чернильную темень стекло,
двор отчаянно пуст.
Поднимусь, в незнакомую дверь постучу, –
(взлёт к огню – не впервой),
и обрадуюсь звякнувшему ключу:
Я – с Луны, – ничего?...
* * *
Дантес – «Онегин»,
Пушкин – «Ленский»?..
Татьянин день, сюжет дуэли,
над белым полем профиль женский
почудится, уронят ели
убор из снега, станет тихо,
негласный след развеет ветер,
оставит каверзное Лихо
лишь серый цвет на белом свете.
Все краски небо горстью синей
льёт в полынью на Чёрной речке,
и горизонта гильотина
перечеркнув, погасит свечку.
От выстрела лиса, в капкане
оставив лапу, убегает,
позёмка стелет пух гагачий...
Смертельной болью недруг ранит,
а друг без боли убивает,
без умысла, и плачет, плачет.
* * *
Мир в огне нелюбви,
дым во весь горизонт, –
пыл безумен и зол,
оглушённого зов
не спасёт, отрезвив,
мир в аду нелюбви.
Мир в сетях нелюбви,
шлёт ловушки с небес
разобщения бес,
там, где разум исчез
поселяется вий,
мир в бреду нелюбви.
Мир в плену нелюбви,
столько краденых лиц
в маски взял василиск,
зев у гнева велик,
горстью дождь не лови, –
мир в дыре нелюбви.
Ты не один в своём горе. Л. Бусарова
Бумага, гуашь, 55*70 см.