Логопоэзис солнечного континента

                                                                                                                      ^[1]

Ex Africa semper aliquid novi

«Из Африки всегда что-нибудь новое!» – заметил однажды Геродот. Вслед за классиком истории и географии, такого убеждения придерживались и римские мыслители. Однако затем в истории человечества был довольно длительный период, который можно обозначить сегодняшним унылым термином «афропессимизм», – когда для оправдания колониальных завоеваний было принято считать, что африканская цивилизация отстаёт в развитии от остального мира и потому требует модернизации усилиями извне.

Взаимодействуя с местным населением и насаждая использование своих языков как государственных, колониальные державы импортировали в Африку свой лексикон, а с ним и стоящие за словами смыслы. Казалось, что это движение смыслов может быть только односторонним. В целом за странами тропического пояса формировалось представление как о безнадёжно архаичных, и за последние 200-300 лет оттуда экспортировались в международную лексику только несколько откровенно «диких» понятий: тотем, фетиш, табу, амок...

Всё это закрепляло мифологему отсталости и анахронизма Третьего мира, и камуфлировало глубинное родство с ним «современной цивилизации». Между тем как, например, табу, сакрализованный (и главное, принципиально не объясняемый логически) запрет на определённые действия или предпочтения, является по сути одним из главных инструментов управления во всех монотеистических религиях. А фетишизм, как поклонение материальному объекту – психологическим фундаментом общества потребления.

Новый век и новое тысячелетие возвращают глобальному Югу, и прежде всего Африке, функцию и статус источника новизны.

Сама сущность XXI века – беспрецедентное ускорение притока в нашу жизнь всего нового. Однако скажем честно: неофилия, любовь ко всему новому, у большинства представителей Homo sapiens на самом деле выражена умеренно и даже сегодня не слишком для многих стала главным мотивом жизни. Поэтому непрерывный и широчайший поток инноваций, от новшеств в искусстве до обновления программных приложений, – а тем более, просто новостей, от уличных происшествий и колебаний курса валют до военных конфликтов и технологических катастроф, – всё сильнее нас утомляет и со временем начинает мучить. Мучит, не в последнюю очередь, внезапная подвижность всех жизненных ориентиров. Всё течёт и меняется как никогда быстро. Так неизбежно наступает день, когда мы, пусть даже этого не осознавая, уже практически полностью дезориентированы в мире.

И здесь приходит на помощь, в том числе, Словарь культуры XXI века – проект, призванный разъяснить читателям, что происходит с миром и с ними самими. Назвать дракона, как известно, уже означает его победить, в идеале даже приручить.

Работа происходит параллельно в двух направлениях, реализуемых, соответственно, двумя книжными сериями. Глобальная серия направлена на философско-культурологическое (и одновременно популярно-прагматическое) раскрытие новых терминов, понятий и выражений – тех из них, которые всемирно известны или «легко гуглятся», то есть уже применяются значительной частью глобализированного человечества: аватар, газлайтинг, глокализация, умная пыль, фейспалм, эмодзи…

Локальная книжная серия направлена на поиск и описание таких недавно возникших или пока малоизвестных неологизмов, которые, зародившись в отдельных локусах – национальных языках или говорах, социолектах или сленгах – могут быть применимы широко за их пределами. То есть – послужить всему человечеству, и поэтому нуждаются в популяризации.

Как сказал один хороший писатель, «универсальное – это локальное со снесёнными стенами». Таким образом, мы ищем удачное локальное и сносим вокруг него стены. Помогаем перспективным местным словесным изобретениям реализовать свой глобальный потенциал.

В том числе, как уже сказано, удачное локальное обнаруживается в странах Африки. И это бывает особенно интересно.

Кое-что оттуда сегодня уже стало универсальным, или находится на пути к этому – как например понятие убу́нту^[2]. Все используют, или хотя бы знают, бесплатное программное обеспечение Ubuntu. Но не все в курсе, что авторы назвали его в честь южноафриканской этической системы Убунту – бытовой философии взаимопомощи, эмпатии и сострадания. На нгуни, зулу и коса (языках группы банту) этот термин означает «Я есть, потому что мы есть» или же «человечность по отношению к другим». Среди восьми миллиардов населения планеты Земля не менее одного миллиарда – тысячи миллионов! – людей не имеют средств, в том числе, для покупки фирменного ПО. Бесплатный продукт Ubuntu – это забота о бедных и обделённых, о тех, кто оказался за бортом глобализированой экономики. Такой выбор названия видится логичным и справедливым.

Принято считать, что идеи равноправия и эмансипации женщин исходят исключительно из культурного пространства западного мира. Однако это упрощённое представление опровергает, например, понятие канда́ка^[3], взятое на вооружение прогрессивной молодёжью и некоторыми масс-медиа Судана.

В конце 2010-х годов в стране начались массовые протесты из-за роста цен на топливо и продовольствие, и в целом ухудшения жизни на всех уровнях. Выйдя на демонстрацию в апреле 2019 года, 22-летняя студентка Суданского международного университета Алаа Салах надела красивое белое платье и большие золотые серьги. Этим она транслировала, по словам другой авторитетной суданской активистки, образ «традиционной работающей суданской женщины, которая способна на всё, но при этом ценит свою культуру». В результате Алаа получила в народе прозвище «кандака». Слово из древненубийского языка (kand «совершенство, красота», «доброта», «адекватность» + aka «власть», «сила, могущество») означало титул цариц древнего царства Куш. Европейскому читателю оно тоже известно – из Библии: образованное от него женское имя Кандакия (др.-греч. Κανδάχη) носила, в том числе, упоминаемая в Новом Завете «царица Эфиопская».

В 2020 году Салах вошла в число кандидатов на Нобелевскую премию мира, а царский титул «кандака» – в международный социально-политический лексикон. В суданском обществе он стал обозначать успешную современную женщину, обладающую конктруктивным лидерским началом.

По-своему важным оказывается легкомысленное, на первый взгляд, понятие аку́на мата́та^[4] («нет проблем») из восточноафриканского языка суахили. Всемирно известным оно стало на пороге столетия благодаря песням групп Them Mushrooms (Кения) и Boney M. (ФРГ), а особенно – диснеевскому анимационному блокбастеру «Король Лев». Песенка «Hakuna Matata» на музыку Элтона Джона и слова Тима Райса, которую орали забавные звериные персонажи мультика, провозглашала «философию безмятежности» (problem-free philosophy), а по сути – идеологию самообладания и отказа от суетных амбиций, присущих современному миру. Мы понимаем эту концепцию как возрождение, в популярной форме, античного понятия атара́ксии, что с греческого переводится именно как «безмятежность» или «невозмутимость». В весёлой и непринуждённой форме человечеству предлагается заново учиться меньше зависеть от бренного и второстепенного.

Именно этого подспудно требует от нас XXI век: уменьшить материальные запросы, и тем самым спасти экологию планеты, и «вспомнить о душе» – а значит заново, наперекор увлекательным мировым конфликтам, возлюбить ближнего, и не позволить разрушить саму планету в рукотворном армагеддоне. Намёком на историческую глубину концепции является имя суриката Тимона, одного из двух «певцов-исполнителей» и главных героев мультфильма. Редкое имя – прямая отсылка к отстаивавшему идеалы атараксии эллинскому философу-скептику и поэту-сатирику Тимону из Флиунта.

Нетрудно заметить, что африканские неологизмы, обладающие глобальным потенциалом, часто связаны с гуманистическими идеями. Типичным примером является также новая традиция фа́мбул-то́к^[5], возникшая в Сьерра-Леоне после кровопролитной гражданской войны 1991–2002 годов. «Fambul tok» на местном языке крио – искажённое английское family talk («семейный разговор»). Фамбул-ток – это новая психосоциальная практика примирения между пострадавшими от взаимной жестокости и исполненными вражды людьми. Она представляет собой доверительную беседу между недавними врагами – ночью у костра, под деревьями, в присутствии близких и знакомых. Этот метод снятия ненависти и сглаживания противоречий оказался весьма эффективным, поскольку очевидным образом опирается на чем-то похожие древние местные ритуалы. Как известно, новое – это хорошо забытое старое, и XXI век внезапно вытаскивает из арсенала мирного наследия человечества то, что может успешно сработать сегодня.

Смешное (и особенно симпатичное) для русскослышащего уха словечко ко́та^[6] – неологизм в современном португальском языке, приехавший вместе с мигрантами из Анголы. В африканском языке кимбунду оно означает близкого старшего друга любого пола, и постепенно приобретает популярность за пределами материка, поскольку не имеет синонимов в основных мировых языках. Правда, в Португалии эта лексема применяется порой с некоторым эйджистским оттенком. По словам писательницы Леи Любомирской, «в том смысле, в каком нынче принято употреблять слово "бумер" – старик, несовременный. Обычный отзыв о ком-то: "ну, этот не поймёт, он уже совсем кота..."». Но в русском словоупотреблении, конечно, следует ожидать закрепления его исконно африканского, позитивного значения.

Конечно, «новое из Африки» не всегда бывает связано со всем гуманистическим и конструктивным. Наверное, все помнят нигерийские письма, которые в 1990-х годах стали приходить клиентам самых разных банков по обычной почте, а с 2000-х по электронной. «Нигерийскими» эти послания названы по первой стране, откуда они отправлялись (Нигерия – один из региональных лидеров в области IT); с развитием этой практики обратный адрес мог быть привязан практически к любой стране мира. Получателю конфиденциально сообщалось о крупной сумме денег (как правило, наследство недавно скончавшегося африканского президента или миллиардера), которую необходимо срочно перевести в европейский или американский банк. «Милому добросердечному помощнику обещали неизбежное щедрое вознаграждение за помощь в осуществлении этого перевода и за выплату небольшой комиссии банку. После одного-двух денежных переводов от пользователя общение заканчивалось»^[7].

* * *

Итальянский философ Джорджио Агамбен использует в своих работах редкий, но эффектный термин логопоэзис (от известных греческих корней λόγος «слово, речь, знание» и ποίησις «творение, производство») – подразумевая под ним литературу как творческий акт. Реже в научной литературе встречается более буквальное употребление этого неологизма – как синонима к «словообразованию» или «словотворчеству». Однако нельзя исключать, что данное значение слова со временем станет основным. Опережая эту лексическую тенденцию, мы можем говорить об участии населения африканского континента в мировом логопоэзисе.

Словарь культуры XXI века обладает свойством, которое один из его авторов Михаил Эпштейн определяет как проективность, обращённость в будущее. Проектом может быть слово само по себе: видя в нём значительный потенциал, мы с вами вправе предлагать его для широкого употребления. Эти усилия особенно оправданны в случаях обнаружения любопытных и/или многообещающих социокультурных или иных моделей или паттернов.

Так, Сиракоро́^[8] («под баобабом» на западноафриканских языках бамана и малинке) – наиболее распространённый «древесный» топоним в Западной Африке, особенно в Республике Мали, отражающий поразительную традицию называть место по имени стоявшего там, а впоследствии исчезнувшего дерева. Помнить зелёного друга долгие годы, а зачастую и десятилетия после его смерти (а значит, тем более беречь его при жизни!) – крайне важный экосоциальный феномен, достойный внимания и распространения особенно в нашу эпоху, когда площади лесов на планете стремительно уменьшаются.

Проективной (и безусловно перспективной) лингвистической идеей представляется предложение применять в устной речи на любых языках мира выразительные африканские междометия. Вот некоторые из них, популярные в разных регионах материка:

«Айе?» – смесь любопытства, неподдельного интереса к собеседнику, недоверия, иронии и кокетства;

«Аха!» и «Э?» – «понимаешь, о чём я?»; «правда-правда!»;

«Аюэ!» – разочарование, сокрушение, воздевание рук;

«Ий!» – радостное удивление, желание подбодрить собеседника, недоверие, легкая ирония, внезапное озарение;

«О!» и «О?», в конце фразы – проявление дружеского расположения; «Ше!» – «слышь?», лёгкое негодование, смесь досады с удивлением.^[9]

Фишка в том, что мы все давно привыкли использовать в письменном общении разнообразные эмодзи и эмотиконы, которые призваны символизировать вложенный в отдельную фразу дополнительный эмоциональный смысл. Но эта практика касается пока только визуальной стороны коммуникации. Краткие и экспрессивные междометия – «устные эмодзи»! – из самых разных африканских языков смогли бы обогатить и украсить нашу речь. А стоящая за ними поведенческая модель простодушия и искренности – качеств, которые мы издавна признаём за уроженцами Солнечного континента – несомненно, сделала бы нашу коммуникацию более открытой и тёплой.