Иван Жданов. Ангел зимний, ангел летний. Библиотека журнала «Алтай». – Барнаул; Новосибирск; ООО «Экселент», М-во культуры Алт. края; Алт. краевой университет; науч. б-ка им. В.Я. Шишкова, 2023. – 304 с.
Минимум лет 15, а то и 20 я слышу, что Иван Жданов давно уже ничего не пишет, только снимает фото. Находились свидетели, готовые клятвенно подтвердить, что дело обстоит именно так. И, представьте себе, всё это оказалось в значительной степени фейком. В этом убеждает меня новая книга Ивана «Ангел зимний, ангел летний». Наверное, на сегодняшний день это наиболее полный Жданов. Публикация книги с новой силой всколыхнула различные мнения о творчестве поэта. Возможно, он сам распускал о себе слух, что стихов больше не пишет. И это было правдой – но только частично. В алтайской книге есть глава: «написанное после 2017 года». И там, среди большого количества философской прозы, есть также и стихи:
Море, что зажато в клювах птиц, – дождь. Небо, помещённое в звезду, – ночь. Дерева невыполнимый жест – вихрь. Душами разорванный квадрат – крест, Чёрный от серебряных заноз – крест.
И кто посмеет сказать, что это – не Жданов? Другое дело, что, по сравнению с основным коробом его произведений, возможно, эти стихи не так отточены и литературно обработаны. Но ведь у Гераклита нам интересны и фрагменты! То же самое можно сказать о творчестве Ивана Жданова. Особый интерес для меня в новой книге вызывают те места, где Иван похожие мысли выражает то стихами, то прозой: «Саморазвивающийся Бог – как это возможно? И насколько, если Он – предвечен? А, между тем, эволюция всё-таки существует. В чём же её-то смысл, если всё предопределено? А если не всё предопределено – то возможна ли конечность? Великое поглощает малое, но малое не становится равновеликим. Тоска». А вот стихи на эту же тему, тоже написанные относительно недавно:
Творимое мы видим. Но Творца уже почти никто не различает. Дочитана ли книга до конца, когда она вовеки пребывает?
И далее – снова проза: «Что такое творение и тварь – это мы хоть как-то можем понять. Но как понять Творящего? И ещё. Зачем твари давать возможность задаваться каким-либо вопросом без возможности найти на него ответ?». Знаете, что это мне напоминает? «Выбранные места из переписки с друзьями» Николая Гоголя. Писателя тогда буквально затравили и пытались «вернуть на путь истинный». Слава Богу, со Ждановым ничего подобного не происходит. Но не здесь ли кроется причина его затворничества, нежелания делиться с публикой своими последними произведениями? А вот «завлечь» себя в «жизнь после жизни» – очень интересный эстетический феномен.
Как бы там ни было, Иван Жданов для меня – человек-загадка. И новая книга подогревает интерес к его личности. Жданов интересен, ибо начитан и концептуален. Он не только транслирует Гераклита и Кьеркегора – у него есть собственные идеи, которые он теперь не стремится заключить в строгую стихотворную форму: «Ибо что такое внутренне свободный человек, как не одинокий человек, и чем он может поделиться с другими, кроме своего одиночества?» – спрашивает Иван, и я понимаю, насколько он прав. Ибо свобода покупается отсутствием контактов с другими людьми. И, конечно, даже ради свободы не хочется потерять связь с миром – и остаться в ледовитой пустоте.
Алтайская книга – не единственная относительно новая книга Жданова. Так, Вадим Месяц издал, а затем переиздал в «Новом Гулливере» книгу стихов Ивана, которая называется «Воздух и ветер». Творчество поэта продолжает вызывать стойкий интерес у читающей публики, и, думается, не случайно. Уже книга «Нового Гулливера» открыла для нас, что у Ивана Жданова, помимо стихов, есть философская проза самого высокого уровня. Это афоризмы и мысли, в духе Ницше и Льва Шестова. В алтайской книге Жданова прозы стало ещё больше (здесь представлены также эссе Ивана о творчестве Державина, Булгакова, а также Игоря Меламеда, Евгения Блажеевского, Бориса Викторова, Бориса Капустина, Сергея Новикова). Литературоведение «от Жданова» также очень интересно. Например, он пишет о том, что для Воланда Москва, которую он посетил со своей свитой, – зазеркалье, ад внутри ада. И сталинский ад оказался страшнее. Новая книга подтвердила, что поэт является глубокой личностью и уникальным философом. Но главное внимание в ней традиционно отдано стихам:
Я не ветка, я только предветвие. Я не птица, а имя её. Я не ворон, но где-то в предветрии Обсуждает меня вороньё.
Возможно, наши представления о поэзии Ивана Жданова как сложной и герметичной – не более чем миф. Скорее, она просто непривычна и требует особого понимания. Сами же стихи могут даже запомниться наизусть.
Когда умирает птица, в ней плачет усталая пуля, которая так хотела всего лишь летать, как птица.
В стихах Ивана необычен ракурс зрения. Предметы у поэта вступают между собой в таинственную взаимосвязь. «Ты входишь в куб, зеркальный изнутри», – говорит Жданов. Его мир – это зазеркалье. И человек – не основная фигура в разыгрываемой мистерии. Он то исчезает, то появляется вновь, присоединяясь к происходящему или воображаемому действу:
Запомнил я цветные сны шмеля: плыла сквозь них ко мне моя земля. Но неба для неё не подобрать – пуста моя открытая тетрадь. Так тучи пробегают по лицу, так небо приближается к концу. Оно уже дописано во мне, оставьте меня с ним наедине.
Жданов словно бы говорит нам: сюжет для стихотворения искать не нужно. Любой предмет может стать сюжетом. Любое явление природы. Сюжет у поэта растёт изнутри предмета или явления – и может быть остановлен только словом автора. В лирике Жданова новейшие открытия из области физики и астрономии порой соседствуют с аллюзиями из Священного Писания. Иногда у поэта идёт просто картинка, но из неё «торчат» философские уши:
И лужи, полные водой, тянулись вверх, когда казалось, что никому не удавалось склоняться, плача, над собой.
Всматриваясь в своё отражение, поэт-метаметафорист словно бы видит себя ещё и со стороны. Сочетания слов у него необычны, но в тексте нет ничего лишнего, язык автора безупречен. Возникает гармония между нестандартным мышлением и отражением действительности. Даже быт у Жданова становится поэтичным, если его «вывернуть наизнанку»:
Во дворе играют в домино, молчаливы флейты папирос, сквозь дымок качается окно дома, обречённого на снос. На балконе сушится белье, наизнанку вывернутый быт, разбинтованное бытие, откровенное, как инвалид. Старый стол простуженно скрипит, схваченный гвоздями домино, слева сердце или дом дрожит, флейтам в такт качается окно.
Поэзия Жданова – это феномен мышления. Когда я читаю многомерные и слоистые стихи Ивана, я вспоминаю работу Павла Флоренского «Мнимости в геометрии», из-за которой он был осуждён и позже расстрелян. Я ощущаю связь между геометрией Лобачевского, теорией относительности Эйнштейна, работами Флоренского и стихами Жданова. Проза Ивана подтверждает мою догадку – он над этим размышлял, а одна из его статей называется почти как у Флоренского – «Мнимые пространства»: «Есть города, где в их мнимых пространствах можно увидеть того, кого называют небесной дверью, снизошедшей на землю. Ниша – тайник, стена и не стена, пауза в стене, призрачное пространство. Не надо искать где-нибудь в мироздании место, где пространство и время совмещены в одно – войди в нишу, и ты почувствуешь, что это место здесь. Войди – и ты отождествишься с ней: станешь кирпичом в стене, частью стены». Мы видим, что стихи Ивана – отражение его философии, его мировоззрения.
В лице Ивана Жданова мы, несомненно, имеем дело с истинным поэтом-философом. Жданов – глубокий мистик-эзотерик. Для него мир – это средоточие проекций. Жданов – поэт-визионер, искатель порталов в иные миры. Человек у него – вещь в себе, организм внутри другого сложного организма, космического. Даже любовные стихи Иван пишет именно с этой точки зрения – как он отражается в женщине и женщина отражается в нём. Дождь, листопад, деревья, корни, ветер, трава, воздух и ветер – вот среда обитания его героя. С точки зрения эмоциональности мир Жданова странен тем, что в нём нет места сильным страстям. Есть только зеркала, проекции и отражения. Метафизика. Это делает мир поэта, с точки зрения эмоций, суховатым. Однако стихи Ивана бывают очень лиричными:
Такую ночь не выбирают – Бог-сирота в нее вступает, и реки жмутся к берегам. И не осталось в мире света, и небо меньше силуэта дождя, прилипшего к ногам. И этот угол отсыревший, и шум листвы полуистлевшей не в темноте, а в нас живут. Мы только помним, мы не видим, мы и святого не обидим, нас только тени здесь поймут. В нас только прошлое осталось, ты не со мною целовалась. Тебе страшней – и ты легка. Твои слова тебя жалеют. И не во тьме, во мне белеют твоё лицо, твоя рука.
Здесь бы и закончить это стихотворение. Но умозрительная философия всё-таки берёт у Жданова верх над его лирикой:
Мы умираем понемногу, мы вышли не на ту дорогу, не тех от мира ждем вестей. Сквозь эту ночь в порывах плача мы, больше ничего не знача, сойдем в костер своих костей.
Такова «органика» его таланта, нравится нам это или нет. В этом стихотворении уже слышен из будущего голос Александра Кабанова. Стихи и проза Ивана Жданова хорошо дополняют друг друга. Переходя на философскую прозу, поэт не перестаёт быть для нас тем самым Иваном Ждановым, которого мы узнали и полюбили за его стихи. Может быть, кому-то проза понравится даже больше. Откровения Ивана заставляют читателей задуматься. Так, например, он пишет, что человек, который случайно выжил, когда другие погибли, обречён на одиночество: «Вот он бродит над землёю, / над собой не чуя ног, / мерой Бога именною / бесконечно одинок». («Баллада»). Казалось бы, выжил – радуйся. Но у человека возникает необъяснимое чувство вины: все погибли, а он уцелел. Это и есть, согласно Жданову, «именное одиночество» от Бога. Важная тема в творчестве поэта – крещение, которое понимается автором широко, как творческая инициация. Крещение может быть каким угодно – огнём, мечом, водой, судьбой, стихами гения. Без крещения, согласно автору, и стихи не пишутся.
Душа идёт на нет, и небо убывает, и вот уже меж звёзд зажата пятерня. О, как стряхнуть бы их! Меня никто не знает. Меня как будто нет. Никто не ждет меня. Торопятся часы и падают со стуком. Перевернуть бы дом – да не нащупать дна. Меня как будто нет. Мой слух ушел за звуком, но звук пропал в ночи, лишая время сна. Задрал бы он его, как волка на охоте, и в сердце бы вонзил кровавые персты. Но звук сошёл на нет. И вот на ровной ноте он держится в тени, в провале пустоты. …Течёт во мне река, как кровь глухонемая. Свершается обряд – в ней крестят листопад, и он летит на слух, ещё не сознавая, что слух сожжёт его и не вернёт назад. («Крещение»)
Обычно поэта всегда можно условно причислить к мастерам либо «короткого», либо «длинного» дыхания. Но творчество Ивана Жданова ставит исследователей в тупик. Он одинаково хорошо пишет и четверостишия, и длинные баллады. И не понятно, чему отдаёт он предпочтение. Послушаем самого автора: «Лаконичность взывает к большой ответственности – говорит поэт. – Гераклит фрагментарен. С одной стороны, вышло так нечаянно (ибо пропало), а с другой – в этом есть резерв выразительности. Осколок чего? Фрагмент чего? Цельность утрачена навсегда – или она восстановима?» Мы видим, что у поэта изрядная философская начитанность, и он давно уже мыслит в своём творчестве философскими категориями.
С точки зрения вечности, не так важно, прекращал человек писать или нет. Просто мыслить – это ведь тоже внутренняя работа и откровение. Человек развивается в унисон со своим временем. Вот что сказал по этому поводу Иван Жданов: «Человек – это не только его физическое присутствие здесь – наличие вообще – это ещё и его время, которое, может быть, не собственность его, но и отнимать его у человека никто не может – о Боге тут помолчим. Он-то и даёт миру человека вместе с его временем». Бывает время собирать камни и время их разбрасывать. Поэту-метаметафористу удалось сказать что-то очень для нас важное. И теперь, вне зависимости от того, пишет он или не пишет, его тексты обсуждаются, о них говорят. Многие его строки созвучны нам, его читателям:
О, дайте только крест! И я вздохну от боли, и продолжая дно, и берега креня. Я брошу балаган – и там, в открытом поле... Но кто-то видит сон, и сон длинней меня.
Творчество Ивана востребовано интеллектуалами. Отзывов о нём от одних только писателей – десятки. Порой диву даёшься – о нём пишут даже люди, далёкие от поэтического авангарда. И пишут хорошо. Вот что говорит о творчестве Жданова известный критик Инна Ростовцева: «Память здесь помещена в Космос – который как живое, неловкое, и вместе с тем, большое сказочное существо… помнит о Вечности справедливо, по совести, по жалости, – отсюда такая личная интонация, такой щемящий звук, такая акустика – Эхо». Объединяющее начало в поэзии Жданова – своего рода неожиданность, сюрприз, о котором сам автор, вероятно, не задумывался и не догадывался. Но у стихов тоже бывает судьба – «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся».
И буду дорожить виной или ошибкой. Ткань возвратится в нить, чтоб грусти стать улыбкой. надежды больше нет, есть только вера в чудо – и надо мною свет неведомо откуда.