Ощущает ли это сама Марина Борщевская, но она – лирик по призванию. И сколь глубоко философскими ни оказывались бы её строки, насколько серьёзным критиком ни утверждалась бы она в читательском сознании, лирическая природа её исповедальных стихов обнажается неукоснительным образом. Читатель, которому эта истина открылась, не может оставаться равнодушным к её творчеству. К этой радости читательского восприятия придёт и тот, кому открытие лиризма Борщевской ещё предстоит.
Д. Ч.
В СИНИЙ ОМУТ С ГОЛОВОЙ Кто выучил божественный язык, Всего себя, по капле, переплавив, Тот, наконец, – восстал, воскрес, постиг, И сам узрел, и вспыхнул, и восславил. И нет… тумана, нет звенящих трав, Нет этих гор, горящих на закате… (Недолговечный, нищий кенотаф!) И плакал, и молил о спящих братьях. 1. НЕВЫРАЗИМАЯ НОТА
Когда-то мы любили друг друга. Мы почти что не расставались. А когда расставались, то совсем ненадолго. Хотя и это было очень больно. А может быть, и не больно: в облаке нашей тайны мы были всё равно неразлучны, – где бы ни находились. Но тогда, расставаясь, – нам казалось, что совсем ненадолго, – тогда что-то кольнуло нас, и тогда, расставаясь, мы назначили день и час, мы назначили это время… Мы договорились друг с другом – в этот день и час, каждый раз в этот день и час, мы будем друг для друга, – мы будем ставить на окно свечу… Нет, – договорились мы, – две свечи. Две свечи, наши горящие друг другу души. Мы расстаёмся совсем ненадолго, но – две свечи. В этот день и в этот час… Прошли годы, столетия, тысячелетия. Времена, пространства, царства, миры, падения, восстания, царства, времена, пространства. Всё забылось. Всё. Только смутный образ в душе. Только крошечная невыразимая нота. Только странный шрам на сердце. Только – где-то ещё глубже – рана. Да, я, кажется, ничего не помню. Каждый раз в известный день и час я зажигаю две свечи. Почему, зачем, – я не знаю этого. Я зажигаю две свечи. Я вижу их сияние, их трепет, их независимое от меня торжество, их чудесную беседу. Я вижу их восторг… И всё вокруг обвеяно их нежностью. Я шепчу непонятные мне слова. Рана на сердце затягивается… Эти две цветущие звезды у меня перед глазами. Два грозных стража. Два огня. Я вижу их умирание. Каждый раз в этот день и час.
2. ОБЕТ Я думала, только бы, Только бы мама осталась жива, – Я же вынянчу, вылечу, Боже мой, только пусть… Пусть бы даже уже никогда (да, условье такое!), – О, только бы не разлучиться Маме с жизнью! – (Какие там «цепи»!) – и пусть Для меня в этом мире уже ничего не случится! Вот бы счастье – в те «цепи» врастать, целовать… А вот как вышло: Она ушла. А жизнь развернулась Неведомо невероятно. Мир раскрылся: Европа, Африка, А черёмуха, что у нас под окном цвела, Далеко-далеко сияет И – безвозвратно. И ты отыскал меня на краю земли И увёл и уводишь всё дальше и дальше От края. А у мамы, новенькой девочки, заново расцвели Нежные мысли, и беды, и где это всё, – не знаю… И скажи мне, Чертёжник Судеб, Задумчивый Геометр, Там, где в дряхлой Валгалле, – наш лепет, обеты, слёзы, – Что-нибудь происходит решительно? Ну, какой-нибудь свежий Ветр Залетает? Ну, бабочки там, стрекозы? 3. ВЕЧНЫЕ СНЫ 1 Клёкот горлиц и шелест фонтана, Тёплый мрамор и розовый свет, – Только музыка – сладкая рана! – Да каких-нибудь тысяча лет. Ну пятьсот! Всё равно – расставанье, Расстоянье: расставлены в строй, В век из века – без прав на свиданье, Переписку и воспоминанья, – Сколько можно?! – гуртом и гурьбой. Здесь, в цветущем костре мирозданья, Голос в трубке – дороже в сто крат С каждым днём, с каждой мерой дыханья. – Мы расстались мгновенье назад!
2
Ничего не осталось от той Аргентины,
Кроме смутной, навеянной, зыбкой картины:
Краснопёстрые крыши и белые зданья,
Океанский прибой, старый порт и прощанье...
Я – прекрасная дама (и шляпа, и платье!),
Он – морской офицер, наши дети, объятья...
Всё, что было, растаяло, как не бывало
(Всем спасибо, привет, – начинаем сначала?),
И опять (стрекотанье мотора и плёнки?) –
Детский сад, детский ад, и бирюльки, пелёнки...
Наши страхи и страсти, Святая Корова
Всё слизала! И где мы, и кто мы, и – снова?!
Значит, – прах, суета, дуновенье, пустышка?
Чепуха чепухи? Просто детская книжка?
Книгу Жизни, похоже, ещё не раскрыли:
Просто жили... страдали, горели, любили...
Снов во сне не удержишь –
Всплывают и тают,
Только мучает что-то в груди
И сверкает...
4. СТЕНА ПЛАЧА
Как одиноко в Твоём мире, Господи !
Ты играешь в нас?
Из ничего творишь нечто:
Мнёшь, формуешь, закаливаешь.
Отсекаешь – лишнее...
(А лишнее – это детские пальчики
Моей кроткой мамы,
Её лёгкая плоть, вcя жизнь,
Которую мы закопали в землю.)
Не отступаешь от своего совершенства
Ни на йоту.
Хлеб стыда!
А хлеб, пропитанный кровью, потом
И всем остальным,
Несъедобный хлеб,
Дарованной Тобой жизни,
За которую ещё платить и платить...
Может, всё это – сон?
Сон, который снится и снится твоему Адаму?
Существу, у которого так и не заладился
Роман с Ж и з н ь ю?
Ведь Hava, Ева – на твоём святом языке
Всего лишь – жизнь.
Так позови нас, зазвони в колокольчик:
Хватит, пора вставать!
5. * * *
Какое новое место в душе!
И нет слов для этого –
Никаких слов!
Распускание, разжатие –
Щёлочка в райский сад.
Так начинает раскручиваться цветок,
Разворачивается роза?
Так стучатся к нам из мира ангелов?
Можно положить руку на грудь –
Вот здесь!
Но г д е ?
И пока ты летаешь, –
Ты летаешь.
Но если падаешь, –
То и вспомнить о том – невозможно.
У этого – нет слов,
Нет воспоминаний,
Нет никаких понятных понятий...
Люди называют это любовью,
Потому что у них тоже нет для этого
Никаких слов.
6. * * *
Вкус горькой горечи под языком.
Дом сумасшедших
На Земле,
Где райская роскошь
Пробивается сквозь всё –
Даже к самой одинокой душе,
Бьющейся в паутине
Национального
Страхования, благоприимства, благоустройства...
О, битахон-битуах* на Святой Земле!
От чего ты страхуешь?
От страха?
От страсти?
От старости?
От рабства?
От ненависти?..
Но идёшь по раскалённой улице
В самый бесприютный час –
И открываются какие-то форточки:
Благость, благодать, блаженство...
-------------------------
*Битахон (ивр.) – безопасность
*Битуах (ивр.) – страхование
7. ДАЙВЕР
Объяли мя воды
Кто ныряет в голубые бездны,
В синий омут с головой, –
Для того понятней и чудесней
Шелест звёзд и поздний чай с халвой, –
Чай вдвоём, и лунная дорожка,
Вдох и выдох, вздох и благодать...
Погоди, ещё – ещё немножко:
Мы не будем больше умирать!
Сладость мира скорлупой сокрыта
(Выходи на битву, старый крот*!), –
Океанской свежестью, забытой,
Веет от предчувствия высот...
А пока – в коралловые грёзы,
В плотную, тяжёлую волну!
И совсем-совсем не видны слёзы,
И на синем ищешь белизну...
---------------------------------------------*«Выходи на битву, старый крот» – парафраз блоковской строки «Выходи на битву, старый Рок». А мой «старый крот» – что-то вроде крота истории, очень старой Истории, которая кончается на наших глазах, тяжело уступая место Неслыханной, Новейшей. Автор рассчитывает на осведомлённость читателей, которые соединят в своей голове Рок (предопределённость, несвободу) и этого крота, (который вызывается на битву!), и поймут, точнее, – поймают на лету! – сказанное.
8. * * * W. Sh. «Просто жить» уже нельзя (Как сороки, как собаки), – Пробивается Стезя – Света Луч в привычном мраке. Просто жить: глядеть в окно, Делать важную работу, – Не удастся всё равно! – Строить, шить, варить компоты… Но придётся строить, шить… И в компотах – жаждать Неба, Строить лестницу до неба Из себя, – расти и быть.